Путинская идеология: есть ли она, зачем нужна и как работает?

До 2014 года, и даже позже, многие аналитики считали путинскую систему авторитарной нефтяной клептократией. В таких режимах деньги интересуют политических лидеров больше, чем идеология. Путин и его друзья устанавливали контроль за рентными потоками от экспорта энергоресурсов, распределяли бюджет, подчиняли себе прибыльные сектора экономики. Личное обогащение, казалось, намного важнее для них, чем вопросы идеологии. Обычно такие политические режимы управляются не при помощи репрессий, а покупкой лояльности элит и населения.

Но начиная с «Мюнхенской речи» (2007) поворот Путина к идеологической индоктринации стал все заметнее. После аннексии Крыма и начала войны с Украиной новая российская идеология активно внедряется через образование, усиливается пропаганда.

Мария Снеговая: Россия — осажденная крепость

Недавно у нас в CSIS вышел доклад «Есть ли у путинского режима идеология?», в котором мы говорим, что многие аналитики недооценили идеологическую составляющую российских правящих элит, которые представляют собой смесь силовиков с советской номенклатурой. Их взгляды, во многом сформированные советским периодом, их чувства в связи с распадом СССР и проигранной, как они считают, Холодной войной имеют идеологическую компоненту.

Многие аналитики считали, что время идеологий ушло, что новые автократии не похожи на автократии XX века и пытаются казаться своим избирателям электоральными демократиями. На рубеже 1980–1990-х годов казалось, что Запад победил, и наступил, по Фрэнсису Фукуяме, «конец истории»: восторжествовала либеральная демократия, к которой все рано или поздно придут.

На примере путинского режима мы видим, что эта концепция оказалась преждевременной. Усиливаются и другие автократии: Иран, Китай, Северная Корея. Сейчас в мире есть ощущение ослабления Запада, и автократии начинают выстраивать свои идеологические альтернативы. А путинский режим делает это достаточно давно. Основные идеологемы присутствуют в путинских речах и статьях с самого начала, с 1999 года. Это акцент на том, что российская государственность исторически была сильной и сакральной, ее течение непрерывно и охватывает разные исторические эпохи.

Это резко отличало Путина от Ельцина, который рассматривал советский период истории как отступление, девиацию, как тоталитарную диктатуру, не характерную для российской политической традиции. Наоборот, Путин отождествлял монархическую и советскую форму правления: и то, и другое — «сильное государство». Очень плохо, когда государственность ослаблена, как это случилось в 1990-е, говорил он.

Путинский режим не был идеологическим с самого начала, но для элит, которых Путин привел к власти, элементы идеологических установок были характерны уже тогда. Они подталкивали элиты к консолидации вокруг Путина.

В мире есть ощущение ослабления Запада, и автократии начинают выстраивать свои идеологические альтернативы

В 2000-х годах на постсоветском пространстве случилось несколько демократических революций, и у путинских элит возникла необходимость предложить альтернативу демократизации, которая бы легитимировала их нахождение у власти. Впоследствии это обусловило разворот к традиционализму в ответ на демократические протесты в России 2011–2012 годов. В 2014 году к этому добавляется внешнеполитический аспект: Россия становится «осажденной крепостью». В 2016 году принимается доктрина информационной безопасности, разработчики внушают населению, что нужно держаться вместе и противостоять влиянию безбожного Запада, идущее в том числе через интернет. Усилился этот тренд к 2020 году, когда стало понятно, что Путин с нами навсегда.

Затем он затянул Россию в ловушку чудовищной и бесконечной войны, которую надо было как-то легитимировать. Это потребовало усиления идеологической индоктринации. В этот период происходит активная кодификация основных идеологических вех: выходит указ с перечнем традиционных ценностей, включая патриотизм, любовь к государству и прочее. Вокруг них постепенно происходит консолидация режима.

С середины 2010-х годов начинается активное вовлечение населения в патриотические инициативы через кадетские училища, музеи, церковь, патриотический туризм. Политический режим становился по-настоящему идеологическим и начинал продвигать идеологию в массы. С этого момента людям не только рассказывают о патриотизме по телевизору, но и вовлекают их в практики, связанные с воспроизводством идеологических нарративов.

Сергей Гуриев: Диктатуре страха идеология не нужна

После Холодной войны диктатуры действительно стали притворяться демократиями. Об этом мы с Дэниэлом Трейсманом пишем в книге «Диктаторы обмана». Тогда было сложно найти идеологическую альтернативу либеральной демократии. Большинство автократий стали «диктатурами обмана». Этим занималась и путинская Россия вплоть до 2022 года. Конечно, бывают исключения: Иран, Китай, Северная Корея, Саудовская Аравия. Венесуэла уже 10 лет — открытая диктатура, основанная на страхе. Но большинство недемократических режимов — диктатуры обмана.

Идеология — это набор ценностей, принципов, убеждений, которые открыто декларируются и используются, чтобы удерживать власть. В СССР режим гордился идеологией. Она была записана в советской Конституции, где коммунистическая партия называлась руководящей и направляющей силой общества. Никаких сомнений, никаких колебаний, все открыто и понятно. На этом фоне то, что происходило до недавнего времени в России, — это диктатура обмана. В 2014 году Путин напал на Украину, но тогда он сказал: «Это не я». В 2022 году он хотел повторить эту игру, захватив Киев за неделю, а потом сказав: «Смотрите, в Киеве новое правительство. Я не имею к этому отношения. Просто мои войска защитили этих замечательных, демократически избранных людей от нацистов».

Этот план не сработал. Путин недооценил решимость украинского народа, единство Запада, и переоценил свою армию. Это ошибка. В совместной с Георгием Егоровым и Константином Сониным статье мы показываем, что именно для того, чтобы не совершать таких ошибок, диктаторы иногда допускают частичную свободу медиа. Путин зашел слишком далеко, и теперь рядом с ним нет людей, которые могли бы ему сказать, насколько он неправ.

Корни советского ресентимента, о котором говорила Мария, хорошо понятны. Реформы 1990-х годов были тяжелыми, были совершены ошибки. Большинство российского населения в 1990-е пострадало от реформ, об этом мы пишем в докладе ЕБРР 2016 года. За время перехода к рынку доходы в России повысились только у 10-20% самых богатых. Большинство россиян от перехода к рынку проиграли. Отсюда тоска по СССР, и Путин ее использует. Но это не значит, что Путин имеет идеологию. Он просто хочет продолжать воровать, строить свои дворцы, а для этого — удерживать власть.

Верит ли Путин в то, что он говорит? Частично, иначе бы он сошел с ума от когнитивного диссонанса. Но Путин говорит о православных ценностях и выступает против ЛГБТ, а сам совершенно не подает пример семейных ценностей. Он прячет своих жен и детей, прячет свои дворцы, живет двойной жизнью. Это клептократический режим. Путин продолжает проводить выборы, хотя вполне мог бы прямо в Конституции написать, что выборы в России больше не проводятся.

Так что в России остаются элементы диктатуры обмана, хотя в целом сейчас она заменена на диктатуру страха. Если бы элементов обмана не было, то можно было бы уволить всю администрацию президента, организующую опросы и выборы, и управлять посредством Нацгвардии и ФСБ. Но Путин — человек консервативный. Он не любит чинить то, что не сломано. АП продолжает работать, проводит выборы, выдумывает соцопросы, чтобы показать, что Путина поддерживает большинство. Но диктатура стала открытой. За разговор, какой мы с вами сейчас ведем, в России можно сесть в тюрьму на много лет.

Но сегодня в российской Конституции нет идеологии. В 2020 году туда добавили Бога, брак как союз между мужчиной и женщиной, но там все еще записано, что в России нет идеологии. Политические режимы, где идеология есть, гордятся ею. Но путинский режим не гордится своим мракобесием. Вплоть до 2022 года Путин называл западные державы партнерами. У Путина нет внутренне согласованных идеологических принципов и убеждений. В путинских речах можно найти любой набор слов — левый, правый, либеральный, консервативный, мракобесный, современный, прозападный, антизападный. Поэтому я не думаю, что у Путина есть идеология. Это всего лишь разные варианты пропаганды, которая нужна, чтобы удержаться у власти.

В 2018 году Россия проводила футбольный чемпионат мира. В ТВ-программах того времени вы не найдете никакой идеологии. Приветствуется, что в Россию приехали туристы со всего мира, и никакой ксенофобской пропаганды слышно не было, только «добро пожаловать». Поэтому я думаю, что путинские игры с идеологией — типичная манипуляция в зависимости от конъюнктуры. Сейчас режим действительно хочет, чтобы у него была идеология, но мне трудно представить себе идеологию, основанную на борьбе с ЛГБТ и совместными туалетами. На идеологию это не тянет.Нацизм, коммунизм, радикальный ислам — это идеологии. А в чем состоит российская идеология? В ненависти к людям других ориентаций и к политкорректности? Уже в 2010-е годы Россия двигалась от диктатуры обмана к диктатуре страха. В 2021 году, согласно опросу Левада-центра, люди опасались возвращения массовых репрессий. До этого такого не было. Но даже арест Навального после его возвращения в январе 2021 года еще не был превращением России в диктатуру страха.

Верит ли Путин в то, что он говорит? Частично, иначе бы он сошел с ума от когнитивного диссонанса

Особенно хорошо это видно на фоне происходящего в Венесуэле. У Чавеса была харизма — важный ресурс для диктатора, а Мадуро вынужден опираться на репрессии. У Путина к 2020 году возникли те же проблемы. Его популярность падает, экономический рост прекращается. Поэтому Путин вторгается в Украину. Его популярность растет. А когда она снова падает — вторгается еще раз.

Конечно, если считать империализм идеологией, то можно считать таковой и российский империализм. Сегодня Путин активно им пользуется. Но в российской Конституции не записано, что Россия — империя, границы которой нигде не заканчиваются. Впрочем, теперь у нас есть промывание мозгов в школах. Это очень важно, раньше этого не было. Значит, путинский режим хочет стать идеологическим. Но пока это не совсем идеология.

Никита Савин: Задача идеологии — производство бездействия

Не думаю, что политический режим в России сделал поворот от клептократии к идеологии. В своем общем контуре режим остается таким же, каким он был 10-15 лет назад. Просто тенденции, обозначившиеся еще в первой половине 2000-х годов, стали более выпуклыми. При этом у самого Путина происходили существенные метания — возможно, он испытывал кризис самоидентификации. Пытаться залезть к нему в голову — неблагодарное занятие, но раз мы имеем дело с персоналистской автократией, без этого не обойтись.

В начале 2000-х Путин, похоже, искренне хотел вступления России в НАТО, считал себя западником, собирался двигаться к интеграции с западными странами. Затем и общество, и элиты испытали кризис самоидентификации и двинулись в противоположном направлении. Есть соблазн назвать идеологией связанные с этим кризисом решения, которые принимают Путин и элиты. Но идеология ли это?

В социальных науках есть много попыток определить, что такое идеология. Они реагируют на разные вызовы, стоящие перед исследователями. В одной традиции идеология понимается как внутренне согласованный и кодифицированный набор принципов и убеждений. Такой был характерен для большей части диктатур XX века. Идеологии кодифицируются в тексте, будь то «Зеленая книга» Каддафи или тексты Ленина. Путинский режим этого избегает. Скорее всего, у Путина есть внутренне согласованный набор принципов и убеждений, в котором гендерно-нейтральные туалеты связаны с величием РФ. Но то, что эти вещи связаны между собой в голове Путина, не значит, что они взаимосвязаны в головах тех, кто его слушает, не говоря уже о большинстве населения России.

Второе понимание идеологии формируется в левой политической философии для описания политических процессов, которые идут в странах Запада. Оно отождествляет идеологию с идеологическими практиками. Левым философам надо было объяснить, почему в странах Запада не происходит социалистической революции, как предсказывал марксизм. В ответ они разработали понимание идеологии, которая не кодифицирована, но транслируется дома и в медиа, в церкви и системой образования. За этими идеологическими практиками не обязательно стоит внутренне согласованный набор идей и принципов.

Эта теория показывает, что главная задача идеологии — производство бездействия. Именно поэтому не происходит революции: идеология примиряет людей с реальностью. Идеологические практики, в которые активно инвестирует путинский режим, тоже производят бездействие. Они способствуют тому, что люди не выходят на акции протеста, становятся более циничными и скептичными в отношении политического участия. Но эти идеологические практики не обеспечивают полноценной легитимации режима. Поэтому, когда Путин решит уйти от власти или у него изменится настроение и он решит снова интегрироваться с Западом, то не факт, что люди будут с этим спорить.

Мария Снеговая: У населения есть запрос на идеологию

В новой работе с Джейд Макглинн мы выделяем несколько критериев идеологии:

1. Согласованность идеологического репертуара. 
2. Приверженность элит этим идеям/целям. 
3. Наличие кодификации. 
4. Индоктринация населения. 
5. Универсализм.

По большинству из этих критериев у российского режима идеология есть. Это согласованный, четко выстроенный набор установок. Идеологемы, присутствующие внутри этой идеологии, достаточно стабильны во времени: антизападничество, государство как главный актор, акцент на особости России и российской цивилизации, культ Великой Отечественной войны.

Эта идеология утверждает, что Россия всегда сражалась с Западом, включая нацизм как его порождение, и двигала мир к светлому будущему. Нет ни единого текста, где все это написано, но такой текст вполне может быть создан. К тому же есть документы Минкульта, указы Путина, госконцепции, которые все это поддерживают. Конституция запрещает идеологию, но в ней закреплены традиционные ценности, особый статус русского языка и прочее. Так что путинская идеология вполне согласована и активно продвигается в массы, особенно через образование.

Она опирается на серьезный запрос населения, который сформировался еще в 1990-х. Это ресентимент вследствие распада СССР и поражения в Холодной войне, рудименты советской идеологии, которые путинский режим модифицировал в антизападничество и представление об особости России и СССР. Тоска по великодержавности, запрос на особый путь реконструируются из соцопросов, и Путин отвечает на этот запрос. Именно поэтому режим столь успешен. Население тосковало по утраченному чувству принадлежности к великой общности, которое давал СССР. У них возникло ощущение вакуума. Это недооцененный фактор. Путин хорошо почувствовал этот запрос и своей идеологией дал на него ответ.

Со временем идеологическая индоктринация усиливается и ведет к большей мобилизации. Растет волонтерство в пользу армии. Многие контрактники искренне считают, что идут бороться с нацизмом в Украине. Но идеология не обязательно должна мобилизовывать. Прежде всего она дает режиму легитимность, предотвращает сопротивление ему. И она хорошо ложится на фундамент, оставленный советским периодом.

В 2000-х и общество, и элиты испытали кризис самоидентификации

Кстати, советский марксизм тоже не был монолитным идеологическим образованием. А с 1970-х годов, когда стало понятно, что коммунистического будущего не видать, советский марксизм стал заигрывать с русским национализмом. Но у идеологического строительства в современной путинской системе больше параллелей не с советским режимом, а с другими авторитарными режимами. 

Сергей Гуриев: Особый путь как идея

Для идеологии очень важна кодификация. В СССР идеология была знакома каждому с малых лет. Октябрята, пионеры и комсомольцы учили наизусть тексты Ленина. Проповедовался интернационализм. СССР и нынешний режим — это совершенно разный масштаб инвестиций в идеологию. «Особый путь» на идеологию не тянет: я не знаю ни одной страны, которая сказала бы: «Мы такие же, как все, у нас нет особого пути». Даже в Европе национальная идентичность по-прежнему очень важна.

Говорить об «особом пути» — это часть стратегии клептократов. Путин начал экспроприировать собственность олигархов в 2003 году, а затем придумал идею госкорпораций. После этого государство и друзья Путина начали забирать бизнес у других бизнесменов. Чтобы удерживать власть и воровать, Путину важно контролировать командные высоты в экономике. Булочная может оставаться частной, там много денег не заработаешь, и для политики она не важна. А командные высоты заняты государством и лояльными Путину бизнесменами. Путин просто прикрывается идеей «особого пути».

Контрактники поступают в российскую армию не потому, что они верят, что борются с фашизмом. Им платят очень большие деньги. Но когда вы спрашиваете у человека, идущего на войну, зачем он это делает, он не может ответить: «Я иду воевать за деньги». Он должен дать социально приемлемый ответ. Поэтому мы слышим от солдат, что они идут бороться с фашизмом. Когда к вам обращается репортер госТВ или когда вы в военной форме, а рядом другие люди с автоматами, не стоит пытаться отстаивать ценности либеральной демократии. Нет никакой мобилизации населения, которое хотело бы воевать с Украиной бесплатно. Только за большие деньги. А если при этом можно выйти из тюрьмы — еще лучше.

Идеология должна давать видение будущего, но его у российской власти нет. Его невозможно найти в путинских программах и выступлениях. Идеология должна не только мобилизовать людей на поступки, но и рассказать им, ради чего они страдают. Ради какого общего блага надо мириться с ситуацией, когда яйца дорожают, а зарплата не растет? Ради чего затягивать пояса — чтобы в Донбассе не было гендерно-нейтральных туалетов? Путин пытается отвечать на этот вопрос, но его ответы внутренне не согласованы. Он пытается сказать, что во время Второй мировой войны мы воевали с нацистами, а сейчас нацисты на Западе. Хотя с Гитлером дольше всех воевала Великобритания, а СССР первые два года воевал с ним на одной стороне. У Путина сложно найти набор согласованных идеологем. Поэтому все время происходит попытка нащупать новые возможности.

Путинский образ будущего и война

Мария Снеговая. Многие считают, что у Путина нет образа будущего, но я полагаю, что это не так. В докладе мы пишем, что путинская система предлагает видение будущего, которое состоит в том, что будущее будет как прошлое. А прошлое было прекрасно. Россия восстановит утраченный статус сверхдержавы и даст повод россиянам гордиться своей страной. Возрождение будущей России будет сопровождаться упадком США и Европы, которые уступят свои места России и Китаю.

Примерно об этом говорится в концепции внешней политики, принятой в 2023 году. В ней есть идеология, и она основана на идее радикального переустройства мира. Россия устанавливает мультиполярный мир, освобождает страны глобального юга от колониального наследия и западного влияния. В концепции есть мощный миссионерский аспект. Россия там выступает как особая цивилизация, которая дает всему миру образ будущего, альтернативный западному.

Я не думаю, что война была нужна Путину ради удержания власти в России. У него и так все было неплохо. Войну вызвало не снижение рейтинга Путина, а его идеологические установки. Он не может оставить Украину в покое. Автократы редко начинают войны, чтобы остаться у власти, ведь война — рискованное мероприятие. Проще остаться у власти, репрессируя недовольных и покупая лояльность экономическим перераспределением. Война — это свидетельство того, что видение будущего у Путина есть. Оно нам не нравится, оно чудовищное, но оно существует и конвертируется в политику.

Сергей Гуриев. Перед войной рейтинг одобрения Путина был низким. Рейтинг Путина был низким в 2011–2013 годах, перед аннексией Крыма, и в 2020–2021 годах — это могло сыграть роль в решении отравить Навального. Лишних денег у Путина тоже в тот момент не было, поскольку экономика не росла. Война с Грузией тоже стимулировалась тем, что в России ситуация зашла в тупик, а Саакашвили достиг успехов в борьбе с коррупцией и ускорении роста экономики.

Мария Снеговая. Корреляции между низким уровнем рейтинга Путина и началом войн не существует. Когда Путин начинает войну, он получает прибавку в рейтинге, поскольку население поддерживает войну. Но это не означает, что повышение рейтинга было основной целью войны. Аннексия Крыма вряд ли планировалась заранее — просто Путин воспользовался подвернувшейся в Украине возможностью. Подготовкой к войне могли быть зачистка российской оппозиции и отравление Навального.

Сергей Гуриев. Это гипотеза, а я говорю о фактах. Война 2008 года была начата на высоком рейтинге, а война 2022 года — на низком. В ноябре 2013 года рейтинг одобрения Путина был на минимуме, как и летом 2021 года.

Война — это свидетельство того, что видение будущего у Путина есть

Никита Савин. Путин относится к рейтингам очень серьезно, даже фетишизирует их. Но он чувствует угрозы себе, не только глядя на рейтинги. Один из маркеров ситуации, когда путинский режим испытывает тревогу в отношении своей устойчивости, — это преследование ЛГБТ. Первый закон на эту тему был принят в 2013 году, в нижней точке путинского рейтинга. В 2023 году эта тема получила второе дыхание, даже Верховный суд запретил несуществующее международное экстремистское движение. Значит, несмотря на высокие рейтинги, режим испытывает тревогу в отношении собственной устойчивости и лояльности граждан.

Путинский режим использует идеологический аппарат для достижения целей, которые он перед собой ставит. В этом отношении режим довольно успешен. Отношение Путина к идеологии двойственное. Чем больше режим инвестирует в идеологию, тем сильнее он сковывает собственную свободу действий. Этого Путину очень не хочется: ему нужно иметь пространство для маневра. Лишние ограничения ему не нужны. Поэтому инвестиции в идеологический аппарат остаются весьма ограниченными. Я не думаю, что это полноценная идеология.

У путинского режима нет образа будущего. Задача идеологии — выстроить временной ряд и артикулировать границы: что было раньше, что мы имеем сейчас, и что будет дальше. Но у путинского режима нет и образа прошлого. В 2022 году шутка, что Россия — страна с непредсказуемым прошлым, перестала быть шуткой. Предположим, в будущем будет как в прошлом. Но как было в прошлом? Режим Путина не дает внятного ответа. В прошлом было хорошо, и в будущем будет хорошо? А как именно? Как в СССР?

Но там бывало по-разному. Была мобилизация первых пятилеток. Путинский режим скорее напоминает позднесоветскую атмосферу со всеобщим скепсисом, пассивностью, неприкрытой иронией в отношении действий и поведения политических лидеров. Функционал идеологического аппарата в СССР был намного больше нынешнего. Он описан в эссе Вацлава Гавела: идеология обладала гипнотической притягательностью, особенно для людей в трудных жизненных обстоятельствах. Идеология работала как обезболивающее, опиум.

Идеология формируется постепенно и не всегда целенаправленно. Сейчас либеральную идеологию возводят к работам Канта и Локка. Но они не специально ее придумывали и только задним числом были увидены как ее основатели. Инвестиции в идеологический аппарат, которые осуществляет путинский режим, тоже могут иметь отложенный эффект. Долговременной эффект путинской идеологии пока не определен. Он станет виден, когда закончится война, Путин оставит власть, а в России начнутся перемены. Тогда эти идеологические упражнения сложатся в цельную картину, которая лишь условно будет связана с Путиным как историческим персонажем. Эта идеология еще не оформилась.

Антизападная альтернатива

Мария Снеговая. Война дает прирост путинского рейтинга: люди консолидируются вокруг военного нарратива. Это связано и с желанием населения принадлежать к великой державе, и с усилением пропаганды. Путин комфортно чувствует себя внутри страны, не встречает сопротивления, и именно это (а не обратная логика — низкий рейтинг) дает ему возможность начинать рискованные внешнеполитические авантюры, цель которых — вернуть России великий геополитический статус. А консервативный идеологический поворот внутри страны происходит, когда Путину надо обосновать, почему он возвращается или остается у власти (в 2012 и 2020 годах). Нужно было представить населению идейную мотивацию.

За прошедшие четверть века эти идеологемы выстроились в логическую структуру, где Россия — особая страна, особая цивилизация. Это дает четкое прочтение прошлого и будущего. Именно в таком ключе переписана вся история в учебнике Мединского. Выстраиванию идеологии способствовала и зачистка альтернатив. Власть активно уничтожает «Мемориал», Сахаровский центр, активистов, историков, которые предлагающих альтернативное прочтение истории.

В 1990-е годы была очень популярна фраза о том, какую страну мы потеряли. И вот Путин снова выстраивает потерянную было страну. Поэтому даже с уходом Путина запрос, многократно им усиленный, не перестанет существовать. Путинизм оставит о себе впечатление, что в 2020-х годах Россия была сильной, на равных воевала с Западом. Поэтому запрос на выстраивание чего-то похожего может возникнуть снова. Это делает маловероятной демократизацию после Путина. Он оставит после себя не чистый лист, а население, искалеченное и развращенное его внешней и внутренней политикой.

Никита Савин. Говорить о запросе граждан на идеологические конструкции, которые предлагает путинизм, следует весьма осторожно. Такой запрос может оформиться в условиях полноценной публичной сферы, столкновения разных политических проектов, когда они представляют чаяния и настроения граждан. В России свободной публичной сферы не было. Поэтому можно сказать и что Путин среагировал на запрос граждан, и что он этот запрос сам сформировал. Разделить эти две вещи очень тяжело.

В каком направлении может качнуться путинский режим? Думаю, администрация президента изучает опыт Северной Кореи, Ирана, Венесуэлы, Китая. В политике нет ничего невероятного. Сейчас кажется невозможным, что Россия станет православным Ираном. Но раньше казались невозможными присоединение Крыма и война против Украины. Политические траектории можно рисовать не только в страшных направлениях. Можно представить себе, что идеологические инвестиции, которые делает путинский режим, через 10-15 лет трансформируются в христианскую демократию. Почему бы и нет? Правый консерватизм, который избавится от одиозных, агрессивных элементов, и сдвинется к центру. Путин дал такой большой набор идеологем, что часть можно отбросить. Эта опция тоже существует.

Мария Снеговая. Блажен, кто верует. Современный авторитарный режим принципиально отличен от старых автократий. Уникальный период, когда казалось, что Запад победил в идеологическом противостоянии, закончен. Сейчас внутри либеральных демократий мы видим постоянную поляризацию и склоки. Ослаблен и капитализм: растет неравенство, которому способствовала глобализация. Снизился социальный статус и растет недовольство синих воротничков, инкорпорация которых мейнстримными партиями была основой социальной демократии Запада во второй половине ХХ века. Китай и Россия стали для Запада серьезным вызовом с точки зрения безопасности.

Путинизм оставит о себе впечатление, что в 2020-х годах Россия была сильной, на равных воевала с Западом

Сейчас идет переосмысление этих вопросов, на этом фоне и возникают режимы и движения, которые пытаются придумать альтернативу либеральной демократии и капитализму. Популисты на Западе пытаются реинтегрировать группы проигравших от модернизации.

Авторитарные режимы тоже пытаются придумать альтернативу. Иранский режим объединяет с российским принципиальный антимодернизм, реакционность, реваншизм. Эти режимы стали реакцией на модернизацию, открытость, разочарование социальными переменами. Модернизация, которая шла в Иране до 1979, позволила радикальным группам консолидировать поддержку движения против прозападных, либеральных реформ.

И Иран, и Россия подчеркивают, что выживают во враждебной среде: весь мир против них, а они строят свои государства-цивилизации. В идеологии обоих режимов присутствует и национализм, и универсализм. Иран, например, считает себя одной из редких, самых древних демократий в регионе. Это дает ему представление о своей уникальности. Иран и Россию объединяет противостояние Западу, на этом основано их внешнеполитическое сотрудничество.

Антимодернизационная и антизападная риторика объединяет Иран и Россию с популистами, но популизм — это демократический феномен, попытка достучаться до «системных элит». Популизм опирается на чувство уязвимости и неполноценности. Кризис идентичности переживает и российское общество, и сторонники популистов. Они не чувствуют себя представленными в мейнстриме. Путин считает, что Россию подвинули на мировой сцене. Россияне, сторонники Путина и войны, склонны считать, что их недостаточно уважают, неправильно оценивают, плохо к ним относятся, поэтому надо показать, что мы можем показать миру «кузькину мать».

В движениях, ищущих альтернативу западному миру, есть элемент неуверенного в себе нарциссизма. А поскольку Запад ослаблен, эти амбиции могут распространяться и дальше. Неспособность Запада сдержать Россию дает сигнал к действию другим режимам. Это видно и по Китаю, который становится все более авторитарным и агрессивным. Путин подает пример всем автократам, и у него будут последователи.

Никита Савин. Сейчас и Си, и Мадуро начинают играть в похожие игры. Это создает опасность для стабильности в разных регионах мира. Но когда звучат пушки, идеология отходит на второй план. Недавно политолог из Ирана поделилась со мной удивительным фактом: в Иране распространено убеждение, что демократия — не греческое, а персидское изобретение. Родина демократии — древняя Персия. Затем она была извращена в античных полисах, давших начало западному капиталистическому порядку. А современный Иран наследует исконному демократическому опыту древней Персии. Эта идеологическая позиция озвучивается сегодня в Иране, и у нее есть исторические корни.