Как российская экономика приспособилась к войне

Когда Россия вторглась в Украину, многие эксперты думали, что Кремль не сможет долго вести войну. Прежде всего по финансовым и хозяйственным причинам. Считалось, что российская экономика обречена на обвал в 2022 году (я и сам так думал), а ее военные усилия вскоре разобьются о дефицит оружия и боеприпасов.

Однако уже осенью 2022 года начали вырисовываться контуры новой реа­льности. Санкции оказались не очень эффективными. Наоборот, перевод российской экономики на военные рельсы оказался значительно менее масштабным, но куда более эффективным, чем можно было предположить.

Не меньшей неожиданностью для многих стали и итоги 2023 года. Российский ВВП вырос на 3,6%, при том что в начале года МВФ сулил рост всего на 0,3%. Реальные зарплаты (с поправкой на инфляцию) и реальные располагаемые доходы населения подскочили соответственно на 7,8 и 5,4%. Совокупная прибыль российских компаний установила абсолютный рекорд: 33,3 трлн рублей, или 19,6% ВВП.

Кроме ВПК, который, похоже, обеспечил до трети прироста ВВП в прошлом году, существенный рост наблюдался в строительстве, гостинично-ресторанном секторе и сельском хозяйстве. Рассуждения о не­избежном и скором крахе российской экономики уступили место осторожным допущениям, что война может даже позитивно влиять на нее. ВПК перегружен заказами, и президент Путин заверяет работников военных заводов, что мощности их предприятий еще долго будут предельно загружены.

Рост без развития

Попробуем оценить перспективы экономики России в 2024–2026 годах (более длите­льные прогнозы представляются мне бессмысленными). На фоне войны и санкций она стала намного более примитивной. Это касается и ассортимента продукции, и методов регулирования, и даже количества влияющих на нее внешних факторов. Фактически экономика получила возмо­жность расти за счет возможности развиваться. Это, на мой взгляд, самое важное, что характеризует сегодня российскую экономику.

В основе этой модели роста лежит появившаяся у власти решимость пренебречь долгосрочными целями (технологическое раз­витие, углубление взаимодействия с развитыми странами, удержание и расширение рынков, даже увеличение численности населения) ради крат­косрочных (порой иллюзорных) геополитических достижений. Смена курса выражается в накачке деньгами отдельных отраслей промышленности и направлении значительных выплат военнослужащим и семьям погибших.

На фоне войны и санкций российская экономика стала намного более примитивной

Большинство остальных секторов экономики расплачиваются за это высокими ставками по кредитам (они призваны сдержать инфляцию, вызванную бюджетной накачкой и растущей покупательной способностью населения), увеличением издержек на наем рабо­чей силы, усложнением цепочек поставок, повышением цены импортных ком­плектующих и неизбежным (скорее всего, с 2025 года) повышени­ем налогов.

Устойчивость подобной системы зависит от нескольких факторов. Фактическое обособление российской финан­совой системы от мировой сокращает отток капитала. Увеличение заимствований на внутреннем рынке позволяет поддерживать большие госрасходы. Ослабление или вовсе отмена норм защиты интел­лектуальной собственности позволили создать «новаторские» схемы доставки им­портных товаров.

Как временный и «чрезвычайный» вариант управления экономикой, сложившаяся система представляется мне вполне устойчивой. Она спо­собна обеспечить существование режима и поддержание лояльности ему рос­сиян в течение всего нового прези­дент­ского срока Путина. Но чем дольше просу­ществует такая схема, тем сложнее окажется возвращение к предшествующему со­стоянию, и тем больше времени оно займет (пока это возвращение даже не пред­полагается). Рост без развития — это «новая нормальность» российской экономики в период войны, которая ориентируется на собственные силы и искусственно изолируется от внешнего мира. Этот период вполне спо­собен продлиться до конца 2020-х годов.

Военная экономика в действии

Актуальным на фоне войны становится вопрос, смо­жет ли Россия и ее ВПК выдержать соревнование с западными производителями вооружений. Но такая постановка проблемы не кажется мне правильной. Основываясь на гипотезе о росте без развития, я бы сказал, что российский ВПК, получая больше денег, способен наращивать выпуск давно производящейся техники. В 2022–2024 годах он получал из бюджета приблизительно на 30–40% больше каждый год, и в 2023 году произвел на 30–40% больше, чем в 2021 году.

В 2023 году армия столкнулась с дефицитом снарядов и ракет (их пришлось закупать в КНДР и в Иране). Но эти проблемы преходящи: в конце 2024 года ВПК сможет полностью покрывать текущие потребности воюющей в Украине группировки (по технике — приблизительно в равной сте­пени за счет модернизации расконсервированной и выпуска новой; по ракетам и снарядам — за счет нового производства). В пользу ВПК будет перераспределе­ны не только бюджетные деньги, но и часть материальных ресурсов: от стали, которая не используется автомобилестроением, до селитры, чье предложение на внутреннем рынке избыточно из-за сокращения экспорта.

Сложившаяся система спо­собна обеспечить существование режима и поддержание лояльности ему рос­сиян в течение всего нового срока Путина

Конкуренция с западным ВПК идет не фронтально, а лишь в некоторых сегментах. Например, Россия, похоже, обходит Европу и США в производстве артиллерий­ских снарядов для войны в Украине. Здесь, я думаю, преимущество России будет устранено к концу 2025 — началу 2026 годов. США и ЕС массово производят изделия, которые российский ВПК не может выпускать даже штучно.

Настоящая конкуренция сейчас идет не с западным ВПК, а с властями США и ЕС, постоянно колеблющимися, что и в каком количестве передать Украине. Европа и США не столько не могут, ско­лько не хотят позволить себе быстрый рост военных расходов. Прежде всего по­тому, что все еще не воспринимают угрозу России как касающуюся непо­средственно их. Недавно НАТО подтвердила, что считает нападение России на членов блока маловероятным (альянс говорил об этом и ранее). Если бы Киев получал все то, что находится на вооружении западных стран, ход войны был бы другим. Но поскольку выход ВСУ на границы 1991 года чреват ядерной войной, За­пад сохранит ори­ентацию на чисто оборонительные операции.

Это создает для Путина перспективу долгой войны, которая выматывает силы Украины, провоцирует в западном мире усталость от конф­ликта и требует пусть и высоких (на уровне 2024 года или несколько выше), но не запредельных затрат. СССР тратил на военные нужды порядка 18–20% ВВП, а Россия тратит примерно 6%. Подобный уровень трат характерен для США 1987–1988 годов, когда полным ходом шла разряд­ка международной напряженности. Американская экономика это вполне выдерживала.

Это делает менее актуальными вопросы о том, может ли Кре­мль поддерживать военные траты на таком уровне, насколько они критич­ны для экономики и позволят ли они повышать благосостояние населения. От­вет однозначен: российская экономика может позволить себе тратить на пу­тинские геополитические игрища 10–12 трлн рублей в год без риска скорого кризиса или серьезных лишений для населения.

Военная экономика сформировала новый механизм роста. Бюд­жет создает сектор, в котором можно не считаться с расходами, но не нарушает рыночного характера его связей с остальной экономикой. Это обеспечивает пе­реток денег из ВПК и из карманов семей военнослужащих (чье благосостояние быстро растет) в рыночный сектор и поддерживает спрос. В ближайшие годы он будет расширяться. По сути, это особый случай умеренной накачки экономики деньгами, просто они выделяются не всем, а лишь одной отрасли.

Это очень серьезные изменения по сравнению с довоенной экономикой. Путин обнаружил новый источник повышения благосостояния насе­ления. Одновременно он заложил большие проблемы для послевоенного времени, когда нужда в подобных зарплатах пройдет.

На время войны такая стратегия вполне релевантна. Даже если в ближайшие годы западным державам удастся резко сократить доходы российского бюджета от экспорта нефти (что не очень вероятно), правительство может увеличить заимствования или повысить налоги. И то и другое вполне реально. А вот рассуждения об исчерпании ФНБ сейчас не кажутся значимыми. Правительство может жить и без резервов, если будет последователь­но наращивать внутренний долг. Разрыв с внешним миром только поможет: деньги остаются в стране, и их надо куда-то вкладывать.

В такой ситуации главные риски связаны с инфляцией. Центробанк борется с ними, но это пока не приносит успеха и вряд ли принесет: избранный курс предполагает постоянный рост бюджетных расходов.

Нарушить такое равновесие может только радикальное ускорение вооружения Украины Западом. Опасаясь крупного поражения, Кремль может пойти на новую мобилизацию или существенное (на 40–60%) повышение военных расходов. Ни повторение осени 2022 года, ни доведение военных расходов до половины бюджетных трат эконо­мика, скорее всего, не выдержит. Так что нынешнее равновесие может быть сломано не санкциями, а событиями на поле боя.

Здесь вам не СССР

Часто говорят, что сейчас в России происходит наступление на частную собствен­ность, резкий рост уровня дирижизма и регулирования, увеличиваются изъятия предпринимательских доходов за счет повышения налогов. Я не думаю, что си­туация столь критична.

Многие комментаторы явно или подспудно отождествляют экономики России и Советского Союза. Однако Россия не похожа на СССР. Прежде всего тем, что у нее пусть и не вполне рыночный, но уж точно не плановый характе­р экономики. В России нет дефицита основных ресурсов и их централизованного распределения. В советские времена каждый раунд на­ращивания военных расходов отнимал у потребительского сектора ресурсы, необходи­мые для производства товаров народного потребления. Тем самым их дефицит усугублялся.

Сейчас ничего подобного нет и не может быть. Введенное властями «регулирование» цен на многие потребительские товары предполагает всего лишь запрет по­вышать их более чем на 30% за два месяца. То есть проблема любого дефицита мо­жет решаться ростом цен, а затем и предложения. Это показала «паника» из-за роста цен на яйца, бананы, помидоры и прочее. Так что финансирование ВПК не ударит по потребительскому сектору.

Путин обнаружил новый источник повышения благосостояния насе­ления. Но этим он заложил большие проблемы для экономики послевоенного времени

Тревоги по поводу дирижизма и перераспределения тоже преувеличены. В 2023 году совокупный финансовый результат российских компаний достиг рекордных 33,3 трлн рублей, или 19,6% ВВП (в США 10,4%). Изъятие 1/10 этих прибылей за счет повышения налогов не подорвет эконо­мику. Тем более что теперь у бизнеса больше нет альтернативы в виде инвестиций на Западе.

Массовая деприватизация тоже не выглядит ужасающей. Пока активы теряют в основном три группы собственников: открыто выразив­шие нелояльность режиму (как Сергей Петров из «Рольфа»), замешанные в мошеннических схемах или выводе капитала и ставшие фигурантами уго­ловных дел (как Михаил Юревич из «Мак­фы» или Юрий Антипов из Челябинского электрометаллургического комбината), «утратившие связь с Родиной» — жи­вущие за рубежом или имеющие вторые паспорта и виды на жительство (как Сейфеддин Рустамов, недавно лишившийся компании «Метафракс Кэмиклс»). До­полнительно мотивирует национализацию связь компаний с предприятиями ВПК: власти создают «контур полного контроля» вокруг этой отрасли. Пока это больше похоже не на масштабный пересмотр итогов приватизации, а на усиление работы по «национализации элит», которую Путин провозгласил еще в 2013 году.

Пока военная экономика демонст­рирует хорошие результаты. Я допускаю, что в этом году ВВП может вырасти даже больше, чем в прошлом, а бюджет — оказаться бездефицитным (если Кремль не решит, пользуясь благоприятной конъюнк­турой, еще больше увеличить расходы). Доходы могут превысить запланированные 35 трлн рублей.

Кардинального изменения рыночного характера российской экономики я не жду. Кремль понимает, что пред­приятия при смене собственника должны оставаться включенными в рыночные связи. Даже Danone, перешедший к чеченским мафиози, работает по-прежнему. Смена собственников продолжится, но экономика не будет «советизиро­ваться». И, как ни сложно это признать, победить ее сложнее, чем советскую.

Кому это выгодно

Вопрос о выгодоприобретателях от происходящих изменений крайне важен для оценки общей устойчивости системы. На мой взгляд, война резко укрепила социальную базу режима и вызвала консолидацию вокруг Кремля. Проиграв­шими стали прежде всего жители крупных городов — те, кто привык вести евро­пейский образ жизни, был связан с наиболее глобализированными отраслями экономики и придерживался антипутинских взглядов. Их привычная жиз­нь была нарушена, а повышение благосостояния оказалось обусловлено отказом от либеральных воззрений.

Значительная часть этой группы выбрала или выбирает эмиграцию. Это облегчает власти контроль над оставшейся частью об­щества. Часть фрондирующих предпринимателей была ограблена в результате западных санкций намного сильнее, чем посредством путинских «разовых» налогов. Это еще больше снизило оппозиционность остающихся в России элит — по крайней мере, пока сохраняется нынеш­няя экономическая устойчивость.

Мобилизация и эмиграция привели к дефициту на рынке труда и «диктату работников» (поэтому и растут зарплаты). Высокие дохо­ды работников ВПК толкают вверх зарплаты в рыночных секто­рах экономики. Это переломило тренд на снижение доли зарплат в ВВП, характер­ный для 2015–2021 годов (она достигла исторического минимума в 39%). Бюджетники и пенсионеры при этом не понесли существенных потерь. Пенсии индексируются, и за 2022–2023 годы выросли даже чуть больше инфляции. Даже с учетом более быстрого роста цен на продукты и другие базовые товары, существенного обнищания населе­ния по сравнению с довоенным временем все равно не заметно.

Пенсионеры и бюд­жетники останутся опорой режима — если и не по экономическим причи­нам, то как жертвы пропаганды. А рост уровня жизни работников ры­ночных отраслей способен существенно расширить социальную базу режима.

Военная экономика характеризуется сдвигом акцентов власти от «праздных групп» — пенсионеров и бю­рократии — к производительным, которые ранее особым вниманием не пользо­вались. Пока рано говорить, насколько фундаментальным окажется этот тренд. Но в целом он выглядит многообещающим, так как переводит в число сторонников Путина не только население «отсталых регионов», но и жителей городов численностью от 100 тыс. до 1 млн человек, значение которых для ус­тойчивости режима весьма велико.

Вдобавок последние годы стали уникаль­ными с точки зрения резкого роста оплаты труда женщин. В 2021 году гендерный разрыв в зарплатах достигал 37%, но сейчас сократился мини­мум на треть. Этот тренд тоже не стоит недооценивать.

Так что проигравших пока немного. Устойчивость мобилиза­ционной экономики в значительной мере определяется ее поддержкой граж­данами, в том числе обусловленной экономическими соображениями. Драй­вер роста — доходы населения, порождающие бум в гостиничном и ресторанном секторах, финансах, телекоммуникациях, торговле. При этом стагнирует почти вся энергетическая сфера и сектор добычи полезных ископаемых. Сохранение такой динамики в ближайшие годы может привести к формированию устойчивого тренда роста ВВП на 2,3–3% на протяжении трех-четырех лет.

Что дальше

Эти достижения не стоит переоценивать. Главными ошиб­ками я бы считал мнения, что Россия может «конкурировать» с западным ВПК; что в экономике происходят импортозамещение и технологическая модер­низация; что рост не подпитывается сырьевым экспортом. Успехи пос­ледних лет обусловлены удачным стечением ряда обстоятельств. Рост может быть подорван изменением внешних условий: интенсификацией военных действий и дополнительными санкци­ями, препятствующими постав­кам в страну технологической продукции. Здесь особую угрозу представляют намечающиеся проблемы с импортом из Китая.

Устойчивость мобилиза­ционной экономики в значительной мере определяется ее поддержкой граж­данами

В условиях войны Россия живет за счет «размена» долгосрочного развития на сиюминутный рост и массового замещения производства готовой высокотех­нологичной продукции ее импортом. Лучше всего это видно на примере автомо­билестроения. Такая политика в коротком промежутке времени может быть весьма успешной. Она ведет к росту выпуска массовой продукции и услуг, к акти­визации конкуренции работодателей за привлечение работников, к повышению зарплат и потребительских расходов. Но остается несколько сложных вопросов, на которые пока нет ответа.

• Предполагается ли (и какой) выход из нынешней ситуации? Перед властями в случае завершения войны встанут проблемы, свя­занные с сокращением расходов на армейский персонал (поддержание большой армии с нынешними зарплатами военных проблематично) и ВПК; с компенсацией за разрушения и ущерб, причиненные Украине (восстановле­ние отношений с Западом наверняка будет обусловлено огромными репараци­ями); с опасностью столь тотальной, как сегодня, ориентации на Китай. Военная экономика вряд ли переживет окончание войны и переход об­ратно на мирные рельсы. Это означает, что Кремль заинтересован в продолже­нии войны на истощение, ведущейся с приблизительно нынешней интенсив­ностью. Но совершенно неясно, не входит ли в планы Запада и Украины резкое обострение ситуации, способное разрушить всю конструкцию.

• Как быть с побочными эффектами новой экономической мо­дели? Это, прежде всего, относительно высокая инфляция, преодоление которой пока не выглядит реалистичным. В 2024–2025 годах мы увидим, насколько опасен ее нынешний уровень. Борьба с инфляцией приводит к сохранению крайне высоких процентных ставок, мешает наращиванию госу­дарственного долга (приходится платить больше процентов) и финансированию предпринимательской деятельно­сти. Впрочем, рос­сийская экономика имела опыт стремительного роста в 2000-е годы при ин­фляции около 10% в год. Но среднесрочная экономическая устойчивость России во многом зависит от того, удастся стабилизировать инфляцию и как это будет влиять на экономический рост. 

• Где брать работников? Дефицит ра­бочей силы не был бы особой проблемой, если бы производительность труда росла на основе технологической модернизации. Но в нашем случае это попросту невозможно. Не выручит и миграция. Путин призвал предпринимателей не решать кадровые проблемы таким образом, да и отношение общества к мигрантам после теракта в «Крокусе» резко ухудшилось. Переход к экономи­ке, лишенной прежней миграционной подпитки, точно не будет простым.

И все же пока положительные черты «военной эко­номики» перевешивают создаваемые ею проблемы, и на горизонте 2024–2026 годов власти могут быть спокойны за свои хозяйственные «тылы».