Военная экономика России и ее возвращение на мирную траекторию

В 2023 году российский ВВП вырос на 3,6% и в этом году может увеличиться на похожую величину. Значит ли это, что российская экономика вышла на траекторию устойчивого роста?

Нет. Для этого не видно ни эмпирических, ни аналитических оснований. Сегодняшний рост российской экономики связан со стимулированием спроса. Во многом оно направлено на военный сегмент промышленности, который обеспечивается госзаказами. Теоретически за счет госрасходов промышленный выпуск может дотягиваться до потенциальных темпов роста. Но это ли происходит в России?

Неустойчивый рост

История экономического роста развивающихся стран знает много примеров, когда подушевой ВВП ускоренно рос в течение непродолжительного времени. Но поддерживать высокие темпы роста экономики долго не получалось. Периоды роста ВВП сменялись его длительной стагнацией или падением. Например, с 1965 по 1980 год экономика Бразилии росла на 4,2% в год, а затем более 10 лет стагнировала. Кот-д’Ивуар в 1960–1980-х годах по темпам роста превосходил многие государства Африки. Но затем его подушевой ВВП долго и быстро снижался. Таких примеров много. Резкие смены траекторий роста весьма распространены среди развивающихся экономик.

Сегодняшний российский экономический рост, скорее всего, тоже имеет временный характер. Он связан с восстановлением потенциального уровня выпуска ВПК за счет резкого увеличения военных расходов. В предшествующие десятилетия такие темпы роста продукции ВПК просто не были востребованы. Ремонт и производство военного оборудования в течение трех рабочих смен вместо 0,5 смены — это именно восстановительный рост. Долгосрочный экономический рост — не восстановительный, это увеличение потенциального выпуска. Он растет вместе с инвестициями, с расширением и усложнением номенклатуры производства. В одной военной отрасли добиться этого крайне сложно.  

Приближение экономического роста к потенциальному уровню обычно ведет к снижению безработицы. Но в России безработица и до начала военных действий была очень низкой (кроме Северного Кавказа и нескольких регионов Сибири). С началом боевых столкновений она сократилась еще сильнее. Это снижение не было значительным. Заметна реструктуризация занятости (армии и ВПК потребовалась рабочая сила) и рост зарплат в этих секторах. Конкурируя за работников, гражданские отрасли тоже вынуждены повышать зарплаты.

Резкие смены траекторий роста весьма распространены среди развивающихся экономик

Военные расходы могли бы ускорить экономический рост, если бы военная продукция направлялась не в бой, а на экспорт. Экспортную выручку можно использовать для импорта инвестиционных и потребительских товаров, в то время как военный сектор создает богатство. Но Россия не только не увеличивает экспортные поставки вооружений, но и выкупает проданное ранее военное оборудование (это грозит потерей иностранных клиентов) и импортирует вооружения из Ирана и Северной Кореи, которым военные действия в Украине помогают расширять экспортные рынки. Рост инвестиций и госзакупок в ВПК направлен на увеличение текущих поставок для армии, а вовсе не экспортной выручки. Число стран, закупающих российские вооружения, за последние 5 лет сократилось почти втрое, а величина экспорта с 2021 года — вдвое. Крупнейшие покупатели российского оружия, Индия и Китай, теряют к нему интерес.

Чтобы инвестиции в ВПК стали локомотивом долгосрочного экономического роста в будущем, нужно выполнить минимум три условия.

• Во-первых, для этого нужно, чтобы предприятия создали широкую номенклатуру передовых вооружений, которые продемонстрируют свою эффективность на поле боя и будут востребованы на международном рынке.

• Во-вторых, эти инновации должны быть технологичными, а производство — трудновоспроизводимым. К примеру, управляемые авиабомбы для этой цели не подходят: их выпуск можно наладить в других странах, обойдясь без российских поставок.

• В-третьих, такой экспорт не должен быть ограничен санкциями.

Технологическое влияние развития ВПК на гражданские отрасли имеет ограничения. С одной стороны, есть немало случаев, когда разработки, созданные для военных целей, сильно влияли на гражданский сектор (GPS, интернет). Но технологии, разработанные ВПК, не создают гражданских ноу-хау автоматически. Как правило, гражданские производства базируются на собственной системе научно-исследовательских и конструкторских работ и технологических заимствований. Время от времени они сами создают ноу-хау для ВПК, особенно в IT.  

Связи ВПК с другими секторами экономики тоже весьма ограниченны. Долгосрочный экономический рост во многом определяется развитием высокотехнологичных отраслей, особенно экспортных. С этой точки зрения улучшений в российской экономике с февраля 2022 года не произошло. Наоборот, из-за санкций компании утратили целые географические рынки.

Потеряв технологических доноров в странах Запада, российские производители не смогли найти им полноценную замену на Востоке. Новые ключевые партнеры России не пожелали делиться с ней технологиями, предпочитая делегировать ей наиболее простые звенья в производственных цепочках или продавать готовые товары. Для иного содержания партнерства у них нет стимулов: в России рынки не настолько велики, чтобы это стало серьезным аргументом за передачу технологий.  

Нынешний экономический рост не сопровождается и увеличением благосостояния. Рост ВВП может вести к улучшению качества жизни, когда он генерируется гражданской экономикой. В милитаризующейся стране это работает не так. Например, во время Второй мировой войны в наращивающих военный выпуск США благосостояние не увеличивалось. В целом прирост военной продукции может превышать сокращение гражданской, и тогда рост ВВП не сопровождается увеличением благосостояния.

Военные расходы могли бы ускорить экономический рост, если бы военная продукция направлялась не в бой, а на экспорт

С 2022 года российская экономика милитаризируется: количество распределяемых в пользу ВПК и армии ресурсов растет. Поэтому благосостояние россиян будет понижаться. Насколько — это очень сложно измерить. Экономические показатели не учитывают, например, увеличения риска летных происшествий, замедления работы интернета, роста аварийности лифтового оборудования, недоступности эффективных лекарств и т. д.

Возобновление долгосрочного экономического роста в России невозможно без международного урегулирования военного конфликта в Украине. До тех пор российским властям остается лишь рапортовать о сомнительных достижениях вроде вытеснения Германии с позиций первой экономики Европы по паритету покупательной способности (ППС). ВВП по ППС — любимый пропагандистский показатель руководства Китая, который помогает ему заменить у обывателей представление о Китае как о стране со средним уровнем дохода на образ великой державы, которая может позволить себе крупную армию, Олимпийские игры и космическую программу.

Военная экономика

Все это совершенно не означает, что военные действия стали для России невыносимым бременем. Малоинтенсивные боевые столкновения Россия может вести долго, не испытывая трудностей, которые бы обрушили ее экономику, ослабили власти и привели к серьезным социальным потрясениям. Для таких военных действий не требуется слишком большого потока техники, амуниции, горючего и прочих ресурсов. Не требуется ни дальнейшего масштабного перераспределения бюджетных ресурсов в пользу армии и силовиков, ни серьезного повышения налогов.

А вот в случае высокой интенсивности боевых действий госбюджет будет испытывать серьезную нагрузку. Потребуется увеличить изъятие ресурсов у компаний и домохозяйств, они столкнутся с нарастающей неопределенностью из-за появления новых обязательств перед государством. Придется постоянно изымать с рынка труда работников.

Это затруднит рост в секторах, отток работников из которых в пользу армии и ВПК создаст дефицит рабочей силы. У экономических агентов изменятся стимулы к производительным инвестициям. Получение образования и небоевых навыков, планирование семьи, покупка жилья — все эти решения сложнее принимать, когда у людей меньше уверенности, что они смогут сохранить свою жизнь и трудоспособность. Но как раз от таких решений зависит экономическое развитие.

Крупнейшим работодателем будет оставаться власть, и у нее будет возможность сильно влиять на структуру занятости. В случае роста интенсивности боевых действий инженеры и конструкторы будут задействованы на военных заводах, врачи — в лечении раненых и реабилитации ветеранов, рабочие — в производстве военной техники, сотрудники сферы IT — в разработке ПО для целей безопасности. Аномально высоким будет спрос на операторов дронов. Все это снизит стимулы для долгосрочных гражданских инвестиций.

От такой экономики не стоит ждать даже умеренных темпов роста, если только речь идет о благосостоянии граждан, а не о снарядах и минах. Интенсивно воюющие государства чаще всего переживают стагнацию или рецессию.

Малоинтенсивные боевые столкновения Россия может вести долго, не испытывая трудностей, которые бы обрушили ее экономику или ослабили власти

Но и в такой ситуации Россия может выиграть войну на истощение, если ее оппоненты не предпримут симметричных шагов по наращиванию военного производства, не модернизируют вооруженные силы, будут избегать милитаризации экономики и общества. Этот сценарий сейчас кажется не самым вероятным, но предугадать настроения электората и решимость политических лидеров сложно. Именно их предпочтения и действия, а не недостаток технологий или ресурсов может стать причиной недостаточного развития вооруженных сил у коалиции стран, поддерживающих Украину, и их поражения в войне на истощение.

Чем сильнее будет милитаризация экономики, тем более масштабным может стать изъятие ресурсов из экономики. Оставшихся перестанет хватать на создание новых гражданских активов и на поддержание в рабочем состоянии созданного раньше капитала. Это сделает производство товаров и услуг менее безопасным и эффективным (отчасти так происходит уже сейчас). В российской экономике немало сфер с высоким уровнем износа основных средств. В отраслях информации и связи, транспортировки и хранения, в добыче полезных ископаемых, в здравоохранении износ оборудования весьма велик. Зимой 2024 было много аварий в системах теплоснабжения городов, где износ составляет 51%. В замене нуждаются и десятки процентов лифтов. Во многих городах изношены системы общественного транспорта. Масштабное перераспределение ресурсов на военные цели оставит эти и другие сферы без средств на обновление основных фондов.

Возможна даже ситуация, когда из экономики изымается совсем много ресурсов и страна переживает реверсивное развитие. Тогда темпы деградации существующего капитала превышают темпы создания нового, экономика теряет часть капитальных активов и останавливается лишь на том уровне, на каком ресурсов начинает хватать на поддержание оставшегося капитала.

И все же эта ситуация едва ли будет похожей на СССР второй половины 1980-х годов. Частная собственность в России сохранится в многократно больших масштабах, чем это было после 70 лет советской власти. Поэтому останется распространенной частная инициатива, банковская система не станет полностью государственной и примитивной, как в СССР, а разрастающиеся регулирование и дирижизм вряд ли достигнут советских масштабов. Институциональные различия с советской плановой системой позволят российской экономике функционировать более стабильно.

Хотя власти увеличивают спрос армии и ВПК на рабочую силу, этот эффект далек от советских масштабов. Структура предложения на рынке труда в основном остается реакцией на мирные потребности. Когорты специалистов, обслуживающих военные нужды, расширяются довольно медленно. Даже в случае продолжения военных действий российская экономика не достигнет уровня милитаризации, характерного для СССР.

При обратном транзите к экономике, отдающей приоритет выпуску гражданской продукции, тем сегментам рынка труда, которые сейчас работают на военный сектор, вновь придется нелегко. Число работающих на войну специалистов станет избыточным, а конверсия их знаний в навыки, востребованные в гражданском секторе, может быть связана с сокращением доходов и потерей социального статуса, как и в 1990-х годах. Но масштабы профессионального транзита в этот раз будут не столь велики. Тем более что существуют профессии, легко абсорбирующие тех, кто теряет работу (курьеры, охранники, водители такси).

Институциональные различия с советской плановой системой позволят российской экономике функционировать более стабильно

Возвращение российской экономики на траекторию, характерную для невоюющей экономики, едва ли потребует столь же масштабных и глубоких преобразований, как после краха СССР. Это будет больше похоже на потерю экономикой нескольких позиций внутри группы upper middle-income economies по классификации Всемирного банка.

Готовность к новому транзиту

Новый транзит потребует изменения правил игры. Сейчас в России права собственности защищены ненадежно. Их действие может быть селективно приостановлено. Это снижает стимулы экономических агентов к инвестициям. Меняющиеся (не в пользу бизнеса) налоговые правила, мобилизация работников, национализация, принудительное перепрофилирование фирм для производства вооружений, затруднение с доступом к финансам даже при хороших бизнес-характеристиках — все это снижает определенность и заставляет бизнес частично отказываться от расширения производства. Результатом станет снижение деловой активности в секторах, которым власти меньше благоприятствуют.

Это гражданские сектора, выпускающие потребительские товары и услуги. Ведь военные отрасли — главный приоритет для государства. У гражданских компаний будут снижены мотивы к инновациям, заимствованию технологий, к инвестициям, обучению сотрудников и увеличению выпуска. Это может произойти даже в случае, если возможность ведения бизнеса в других странах останется для российских предпринимателей закрытой.

Молодое поколение россиян будет знать, что предпринимательство связано с высокими рисками, с возможностью потери доходов и прибыли. Напротив, работа на бюрократическую вертикаль ведет к высоким рискам лишь на «верхних этажах», зато дает постоянный и сравнительно высокий доход и социальный статус. У молодежи будут стимулы работать на госслужбе, а не в предпринимательстве.

Экономическое развитие России после завершения эпохи Владимира Путина зависит от большого числа неизвестных. К новой эпохе российская экономика подойдет с более развитыми институтами предпринимательства и частной собственности, чем на закате советской эпохи. Банковская отрасль будет опережать советскую систему на порядки.

Но многие внешние рынки могут быть закрыты для России с точки зрения импорта, экспорта и обмена технологиями. Их открытие потребует от новых российских властей значительных усилий по урегулированию вооруженного конфликта с Украиной.

К началу возможной трансформации Россия будет подготовлена лучше, чем поздний СССР, в части структуры экономики, развития банков и институтов предпринимательства и хуже — из-за закрытости внешних рынков финансов, товаров и технологий.

Если у властей будет воля к трансформационному процессу, он пройдет легче, чем переходный период 1990-х гг. Демилитаризация экономики поставит многих рабочих, инженеров, администраторов перед необходимостью искать себе место в гражданском секторе. Но этот процесс не достигнет масштаба и драматизма 1990-х. Возвращение ресурсов в гражданские сектора экономики усилит их конкурентные преимущества. Но масштабирование гражданских производств будет трудной задачей. Кроме обычных для России технологических, инфраструктурных и ценовых ограничений, с высокой вероятностью будут действовать санкции.

Есть и сценарий, при котором следующая власть может не пожелать никакого транзита. Вдобавок снижение цен на энергоресурсы способно уменьшить возможности транзита России к мирной траектории развития даже при наличии политической воли.

Деградация человеческого капитала

Когда среда становится все более тоталитарной, привилегии получают те, кто помогают этому процессу и поддерживают существование тоталитарной идеологии. Условием успеха становится лояльность. Такой критерий предоставления привилегий не всегда ослабляет профессионализм. Если, например, эксперт готов поступиться своими политическими убеждениями и сфера его экспертизы не затронута новой идеологией, то в его рабочей жизни может не произойти существенных изменений. Врач или инженер могут быть публично лояльными и отличаться высоким профессионализмом.

Сложнее тем, чья экспертиза связана с социальными знаниями. Ученым, журналистам, правозащитникам приходится делать выбор между выполнением профессиональных обязанностей и подтверждением лояльности режиму. В репрессивной среде чаще выбирается лояльность и профессиональное сообщество бюрократизируется. Это заставляет расстаться с некоторыми направлениями экспертизы. Итогом становится депрофессионализация, порой полная, соответствующих экспертных сфер.

Привилегии получают те, кто поддерживает существование тоталитарной идеологии: условием успеха становится лояльность

Общество начинает все больше напоминать бюрократический аппарат, где каждый привыкает не выходить в своих рассуждениях, мировоззренческих или профессиональных, за установленные властями идеологические пределы и рамки.

Самоцензура, восхождение в отдельных профессиональных сообществах лояльных и малокомпетентных работников при снижении роли или уходе более профессиональных сначала ведет к депрофессионализации этих сообществ, а затем к дисбалансу в структуре профессий. Видя, как целые профессиональные сегменты идеологизируются и выполняют сомнительные миссии, новые поколения будут отдавать приоритет менее проблемным знаниям и навыкам. Как и в СССР, в путинской России большее внимание могут получить технические специальности, а социальные и гуманитарные — депрофессионализироваться.

В профессиональных сегментах, где лояльность особенно значима, уменьшается интенсивность импорта технологий, методов, подходов. Научные и экспертные сообщества эволюционируют в сторону изоляционизма, в них все громче голоса представителей «туземной» науки и экспертизы; эффективность снижается.

Однако дисбалансы едва ли дойдут до советских масштабов. Пока у российской власти, например, нет стимулов ограничивать исследования по ключевым проблематикам, на которых специализируется ЦБ. В отличие от изучения институциональных проблем, часто генерируемых самой властью. Однако дальнейшая идеологизация и изоляционизм могут ускорить депрофессионализацию некоторых отраслей и сделать дисбалансы еще больше.

После завершения путинской эпохи структура рынка труда снова будет плохо сбалансированной. На рынке окажется избыток технических работников (например, операторов дронов), а социальные науки снова будут депрофессионализированы. Различия между дисбалансами, созданными властью, и структурой рынка труда, определяемой потребностями общества, запустят трансформацию, но она едва ли будет столь же длинной и глубокой, как в 1990-е годы.