Александр Баунов
журналист-международник
Наверное, и Виктор Орбан был бы не против получить Нобелевскую премию мира за прекращение российско-украинской войны. И многие другие хотели бы. Но как это сделать?
Вступив в новую каденцию, Владимир Путин, среди прочего, сделал программное заявление, которое призвано прекратить спекуляции на тему того, что Кремль неясно формулирует цели войны. Прекращение огня и переговоры о мире, сказал он, возможны при выполнении четырех условий:
Можно ли себе представить окончание войны в такой форме? Гипотетически можно, если украинское общество готово и согласно выйти из войны 2022–2024 гг., зафиксировав для себя историческое поражение, повлекшее потерю территорий и согласие на отказ от современной формы оборонительной политики в Европе.
В истории европейских стран такое бывало. Правда, давно. Например, Финляндия в 1940 году после советско-финской войны подписала мирный договор, потеряв территории, а по окончании Второй мировой стала нейтральным государством. Модель ее политического соседства с СССР получила название «финляндизации».
Ничто не вечно в мировой политике. И мы — свидетели этого. Из-за агрессии Кремля против Украины Финляндия в 2023 году отказалась от нейтралитета и вступила в оборонительный союз.
Путин в качестве завершения войны 2022–2024 годах предлагает Украине «финляндизацию» в этом старом формате времен холодной войны.
Однако все это фантазии.
Движение к миру сейчас парализовано.
Первый фактор: паритет на фронте. По итогам более двух лет военных действий, после провала «блицкрига» и российские, и украинские войска добивались тактических успехов. Но не было наступлений, обрушивающих оборону противника. Именно поэтому мы часто слышим экспертные заявления, что каждая из сторон может пойти на переговоры, но после достижения более выгодной для себя ситуации на фронте, чем сегодня.
Эту проблему паритета зафиксировал и генерал Залужный в своей известной статье осенью 2023 года, когда он написал о том, что требуется какой-то технологический прорыв, использование нового типа оружия — для того, чтобы разрушить сложившийся паритет. Но этого оружия нет. Паритет может быть разрушен большим наступлением. Но сейчас поставлена под сомнение возможность большого наступления вообще.
Второй фактор: Путин предлагает Киеву капитулировать. Но в такой форме его предложение не может быть принято украинским обществом, даже если оно окажется в ситуации крупного поражения на поле боя. Безусловно, украинское общество устало от войны. Но то, как Путин сформулировал требования, толкает Украину не к поиску мира, а к сопротивлению. И не надо обманываться, Владимир Путин сознательно сформулировал «мирный план» именно так.
Третий фактор касается конструкции возможных мирных переговоров. Они не могут быть построены по модели Минских соглашений. При их подписании Россия выступала как третья сторона, в составе группы стран-гарантов. Сейчас Кремль — сторона войны. Путин не примет в качестве организатора таких переговоров ни США, ни любую из стран Запада. Поскольку в таком случае окажется, что «Трамп над Путиным».
А для Украины конструктором переговоров может быть страна или группа стран, которые в состоянии создать хотя бы временные гарантии соблюдения договора. Именно поэтому Зеленский недавно говорил, что Китай мог бы сыграть в прекращении войны более активную роль. А Путин, в свою очередь, заявил, что переговоры об окончании войны могут быть только двусторонними. То есть без всяких «третьих» стран.
Четвертый фактор. Внутри России ничто не подталкивает Путина к прекращению войны. Общество и экономика уже адаптированы к войне, противники войны малочисленны и разрознены. Политический и силовой аппараты успешно подавляют антивоенные высказывания.
И — что наиболее важно — за два года войны не выявилась элитная группа, о которой можно было бы сказать: эти люди готовы быть инициаторами переговоров о мире на условиях компромисса. А если эти люди и есть, то они не пытаются сформулировать рамки этого компромисса.
Наконец, пятый фактор, который блокирует все предыдущие размышления. Пока у власти находится Путин, война будет продолжаться, а заявления о мирных переговорах будут оставаться оперативной игрой Кремля.
Завершение войны возможно только после ухода Путина с политической сцены. Дорога к мирным переговорам открывается только после смещения Путина либо по модели снятия Хрущева, либо в результате его смерти. Но в любом случае рассчитывать на успех мирных переговоров можно только уже при той «хунте», которая получит власть после Путина.
Возможно ли хотя бы временное перемирие по имеющейся линии разделения — например, по «корейскому сценарию»?
В России с требованием немедленного прекращения огня выступает, например, ветеран постсоветской политики Григорий Явлинский. С таким предложением ездит по свету Виктор Орбан. Во время встречи в Астане с Путиным Эрдоган заявил, что Турция готова внести вклад в достижение соглашения о прекращении огня.
Однако Путин 4 июля публично отверг идею прекращения огня, т. е. любые договоренности о временном перемирии.
Высказывания Дональда Трампа о российско-украинской войне можно интерпретировать как намерение достичь соглашения о прекращении огня в случае, если он станет президентом США. Первые шаги администрации Трампа в случае его победы на выборах вряд ли можно ожидать ранее марта–мая 2025 года (его инаугурация состоится 20 января, а формирование новой администрации — в середине февраля).
Однако никакого реального плана в настоящий момент у Трампа нет. А его заявления истолковывают по-разному. Одни считают, что Трамп предложит Путину «сделку», другие — что Трамп продемонстрирует Путину какую-то угрозу. Но невозможно представить себе ни такую угрозу со стороны США, которая заставит Кремль пойти на переговоры, ни содержание гипотетической дружественной сделки. Трампу просто нечего предложить Кремлю.
В отношении окончания войны есть много «ожиданий» и «упований», часть из них подогревается пропагандистскими структурами. Одни считают, что развалится западная коалиция. Другие — что скоро рухнет российская экономика. Третьи — что Запад скоро начнет принуждать Киев к миру и это все изменит. Четвертые — что украинцы истощатся быстрее, чем русские, и Киеву придется пойти на переговоры.
Однако все эти упования ошибочны. Глобальная коалиция поддержки Украины не разваливается. Наоборот, она все более институционализируется, создавая структуры долгосрочной поддержки, не зависящей от смены правительств в конкретных странах.
Запад не может принуждать Киев к миру и будет следовать решимости самих украинцев до той поры, пока они будут готовы защищать свой суверенитет и свободу политического выбора. Истощение Украины — при этом типе войны и при тех наступательных операциях, которые ведет Кремль, — не наступит в обозримом будущем.
Но главное, что на пути любых надежд на прекращение огня и начало мирных переговоров стоит сама политическая концепция Путина. Кремль ведет эту войну не как региональный конфликт, а как экзистенциальную войну с Западом. Путин это прямо формулирует.
Падение украинского государства для Кремля является репрезентацией победы над всем Западом, над тем, что в Кремле называют «англосаксами и их сателлитами». Запад должен подписать международные договоры, которые закрепят результаты территориальной аннексии, и дать гарантии нейтрального статуса Украины и соблюдения режима отказа от военного сотрудничества с Киевом.
Целью войны в геополитической мифологии Кремля является установление нового мирового порядка, замена всей системы глобальной и европейской безопасности. Российская элита убеждает себя, что есть множество признаков: Запад скоро рухнет, обвалится доллар, распадется мировая финансовая система и т. д. Тогда победа в войне с Украиной и Западом сама упадет в руки Москвы. Очевидно, что Путин намерен воевать до этого воображаемого момента истории. И это означает, что реальное прекращение этой войны связано с той или иной формой краха путинизма и его доктрины.
Перефразируя известный лозунг, можно сказать: «Нет Путина — нет войны!».
Окончание такой войны возможно только через два сценария. Первый — мягкий крах, т. е. переосмысление российской элитой политики Владимира Путина как волюнтаристской и безответственной.
В такой ситуации Москва получает шанс достаточно быстро выйти из-под санкций, вернуться на рынки, восстановить коммуникации с Евросоюзом и тем более отдельными странами Европы. Но это должен быть самостоятельный российский политический поворот.
Второй сценарий — жесткий крах и путь через дестабилизацию, хаос и открытый конфликт элитных групп.
Оба этих сценария создают открытые исторические возможности, оба они предполагают «депутинизацию».
Однако ни тот, ни другой сценарий в среднесрочной перспективе не видны. Поэтому всем участникам глобальной политики остается делать то, что они делают: Евросоюзу — перевооружаться, странам восточного фланга НАТО — строить стену и финансировать новые системы противоракетной обороны, США вместе с глобальным альянсом демократий — дальше расширять санкции и добиваться режима их соблюдения третьими странами, а третьим странам — маневрировать в ожидании, пока в Кремле не произойдут перемены и Россия не вернется в контур глобальных взаимодействий, в который она была включена в 2000–2010-е годы.
Впервые статья была опубликована в издании The Moscow Times.