Привлекательность насилия: как «Брат-2» повлиял на путинскую идеологию

Вину за большие бедствия всегда хочется возложить на других — например, на тех, кто в Кремле. Но Данила Багров из фильма «Брат» и Владимир Путин как явления поп-культуры возникли почти одновременно: запрос на них был огромным. Народ потому и обрадовался путинскому «мочить в сортире», что был уверен: «сила в правде». О том, как показанные кинематографом ролевые модели связаны с путинской идеологией, в интервью редактору YouTube-канала «Страна и мир» Вере Рыклиной рассказал Антон Долин — кинокритик, журналист, радиоведущий, автор книг «Плохие русские. Кино от „Брата» до «Слова пацана„», «Миражи советского: очерки современного кино», «Оттенки русского: очерки отечественного кино» и др.

– Два с половиной года Россия ведет войну, а мы пытаемся понять, что с нами произошло, как мы до этого дошли — в политике, обществе, в экономике, культуре, искусстве. В последние 30 лет российские кинозрители могли смотреть то же, что смотрел весь остальной мир, включая западные фильмы и андеграунд. Эти фильмы транслировали другие ценности и установки, чем российское кино. Почему же российские фильмы оказались более эффективными в воздействии на умы россиян?

Мы не можем этого посчитать. Мы не знаем точно, что оказалось более эффективным и действенным. Когда я писал книгу «Плохие русские», я поставил себе цель исследовать этот вопрос вне зависимости от того, как я отношусь к художественному качеству кинопродукции, и смотрел только на фильмы, собиравшие от 1 млн аудитории. Большие российские блокбастеры по числу просмотров сопоставимы на российском рынке с голливудским кино и иногда его превосходят.

Именно они выразили ту идеологию, которая сейчас находится у власти. Мы не можем сказать, в какую сторону было направлено влияние: люди, сидящие в Кремле, придумывали и вбрасывали идеи, а кинематографисты их подхватывали? Или люди в Кремле просто хотели подольше сидеть на троне и где-то почерпнули идеи, ставшие их идеологией? А может быть, во всем «виноват» народ: что ему нравится — из того и вылепили идеологию?

Невозможно сказать, что первично, как в парадоксе про курицу и яйцо. А глядя на сегодняшнюю Россию, сложно сказать, сколько людей поддерживают войну. Мы знаем, что поддерживающих достаточно много, иначе бы режим мог обрушиться. Непохоже, что маленькая кучка людей захватила власть и правит порабощенным народом. Очевидно, что идеи, которые ведут к войне и гибели гигантского количества людей, к экономическому кризису, находят благодарную и достаточно большую аудиторию.

Это аудитория выращена фильмами, о которых я пишу, а также интернетом, журналистикой, поп-культурой. Нельзя сказать, что именно кино виновато во всем произошедшем.

Явление путинизма очень сложное, многослойное, интересное. Вокруг него есть множество заблуждений. Многие думают, что во главе страны 25 лет стоят люди без убеждений, которые думают только о личном обогащении, о прагматической выгоде. Наверное, есть и такие. Но у людей, правящих страной, есть и целый набор святых для них догматов. Главный из них: спецслужбы — это важнейший стержень, на который нанизываются государственные интересы. Советский строй обрушился, но один из его стержней — КГБ, НКВД, ЧК, — остался незыблемым.  

Если бы в 1991 КГБ или его преемники были запрещены, и была бы люстрация, в ходе которой людям, аффилированным со спецслужбами, было запрещено заниматься госслужбой, то российская история развивалась бы иначе. Наш путь был бы ближе к траектории других постсоциалистических государств.

Набор невысказываемых убеждений и идеологий бессмысленно исследовать, анализируя публичные высказывания Путина или Мединского, потому что они иезуиты: для них цель оправдывает средства. Они могут сегодня сказать одно, а завтра другое — то, что удобно в данный момент. Кажется, Путин даже сам кичится этим.

В документальном фильме «Крым. Путь на Родину» (2015) Путин рассказывает, что перед аннексией Крыма власти специально говорили: у нас нет цели забрать Крым, поскольку это была спецоперация. Вот официальное признание: мы соврали, потому что так было нужно. Так что верить высказываниям и исходя из них анализировать путинскую идеологию невозможно.  

Но противоречивость высказываний не отменяет последовательности действий. И культура — это не абстрактное облако. Кремль и Лубянка не участвуют в кинопроизводстве, но действия политиков могли отзываться эхом в действиях людей искусства. А фильмы могли стать первоисточником слова, которое затем подхватывали политики.

В начале путинского правления, когда еще никто про Путина ничего не понимал, да и в российский блокбастер никто еще не верил, самым популярным фильмом в стране стал «Брат-2». В тот момент в московском метро была рекламная кампания «Комсомольской правды», любимой газеты Путина. Реклама изображала Майю Плисецкую, Путина и Данилу из «Брата-2». Балет — политическое искусство, и Плисецкая олицетворяет классическую культуру, преемственность с СССР, традиционные ценности — «Лебединое озеро» и т.д. Эту рекламу придумал не Путин и не Кремль: наша балерина, наш президент, и Данила, наш брат. Два настоящих человека и один вымышленный.

Путин в тот момент на словах был приверженцем либерально-демократических ценностей. А Данила Багров — наемный убийца. Но это никого не смутило. Меня поразила не сама эта реклама, а именно то, что она никого не удивила. В США было бы очень стремно сказать: «Рейган — это наш Рэмбо». Хотя Рэмбо, в отличие от Данилы, — позитивный персонаж. Но это несолидно и странно — делать травмированного убийцу предметом политического подражания.

Начиная с этого момента было трудно понять, что сначала — «Брат-2» или Путин, запрос на «Брата-2» или запрос на Путина. А может, запрос был создан тем, что Балабанов снял этот фильм? Как это узнать? Но все это оказалось в связке, и я ее пытаюсь исследовать в своей книге.

– Реклама «Комсомолки» вас уже тогда смутила? Или уже потом, постфактум?

Конечно, тогда. Я работал на «Эхе Москвы», был репортером, когда Путин был и.о. премьера. Весь публичный образ Путина говорил, что «бывших КГБшников не бывает». «Ничего себе», — подумал я тогда. Это ведь человек, который может сказать «мочить в сортире», а может (такой же силы высказывание) «у кого сила, у того и правда». Или «у кого правда, у того и сила»: это обратимое выражение. В «Брате-2» говорили и так, и этак. Отсюда же «ты мне за Севастополь ответишь» и «русские своих не бросают».

Вот тогда я обо всем этом думал, еще не будучи кинокритиком. Я тогда начинал писать на радио первые репортажи о кино. Сейчас меня обвиняют, что книгу я написал по указке своих воображаемых заокеанских хозяев, что это конъюнктурная работа. Но на самом деле я думаю и пишу об этом с 1999 года. Об этом есть в моей книге «Оттенки русского» и в книге «Миражи советского» — о том, как новое российское кино одержимо Советским Союзом.

– В те годы мне казалось, что «Брат» и «Брат-2» открывают какие-то бездны, разоблачают социальную реальность, что это прорыв к правде, как постперестроечный андеграунд. Это была ошибка?

Не может быть ошибки в трактовке художественных произведений. Сколько зрителей, столько и трактовок. Фильм «Брат» обладал взрывным потенциалом. Я думаю, это наш аналог «Таксиста» Мартина Скорсезе: очень сложный, неоднозначный герой вернулся с войны, приехал в большой город к старшему брату и взялся за оружие. Это история разочарований, хотя герой, несомненно, очень симпатичный. Но можно ли представить его участником рекламной кампании, тем более президентской? Хотя Роберт Де Ниро — актер не хуже Сергея Бодрова-младшего, а «Таксист» — великий фильм со сложным героем (4 номинации на «Оскар», Золотая пальмовая ветвь Каннского фестиваля).

Не думаю, что в «Брате» показана неоднозначность героя. Фильм разошелся на цитаты, публика этого героя очень любила и сильно удивилась бы, услышав, что это не положительный герой. Его неоднозначность показывалась уже в «Брате-2», где братья отправляются в США, чтобы «показать америкосам, что почем». А заодно — показать зрителям, что вся эта американская демократия и либерализм — пустышка, ненастоящее, что они ничего не стоят. Можно ли представить себе Трэвиса Бикла, героя Де Ниро, который отправляется в СССР, чтобы показать «этим русским», в чем сила и правда?

А «Брат» был снят в 1997 году, картина отразила первую чеченскую войну и ельцинскую Россию, раздираемую противоречиями, политическим противостоянием и кризисом власти. «Брат-2», снятый в 2000 году — это уже фильм другого поколения, зафиксировавший новую путинскую эпоху и ее ценности.

Продюсер этого фильма Сергей Сельянов, конечно, сказал бы, что все задумывалось совсем не так: они просто делали коммерческое кино. Но сделанный для этого выбор актеров, сценария, вложенный набор идей не случаен: он должен был быть точно таким, чтобы фильм понравился широкой публике. Искусство не может быть вне политики, иначе бы его творцы становились слепым орудием какой-то политической силы. Искусство, особенно популярное, — это средство воздействия на массы, осознают это авторы или нет.

В феврале 2022 года Голливуд буквально за неделю покинул Россию. С показа было снято много релизов, включая нового «Бэтмена». Они уже стояли в расписании кинотеатров, но были убраны. Нужно было затыкать дыру. И в российский прокат выпустили «Брата» и «Брата-2», с большим коммерческим успехом. После этого было бы очень комично говорить, что авторы имели в виду совсем другое. Аудитория беснуется от счастья, а автор пытается ей сказать, что она должна реагировать иначе? Мнение автора в данном случае не имеет значения (вспомните «Смерть автора» Ролана Барта): произведение существует помимо авторской воли, которая волнует только школьных учителей.

– Как именно могло кино повлиять на формирование путинской идеологии? Сказались ли тут ностальгия по СССР, воспитание толерантности к насилию?

Да. Давайте попробуем систематизировать. Первое — это насилие как неизбежность и привлекательная стихия. Эмоционально и интуитивно понимаемая справедливость, которая выше закона. За счет этого происходит размывание границы между теми, кто защищает закон, и кто его нарушает. В криминальном телесериале «Бригада» (2002) герой Андрея Панина — типичный «оборотень в погонах»: политик, бандит и милиционер одновременно. А началось все с сериала «Улицы разбитых фонарей», первый сезон которого снимал Александр Рогожкин. Обаятельные менты, которым не платят зарплаты, нарушают закон…

В советское время было много споров: Глеб Жеглов подбросил бумажник вору, потому что «вор должен сидеть в тюрьме». Но ведь так поступать нельзя! Именно об этом «Эра милосердия» братьев Вайнеров, по которой сняли «Место встречи изменить нельзя». Высоцкий сделал Жеглова положительным персонажем, публике он очень нравился. Вот с чего все началось. Но тогда хотя бы была дискуссия о том, можно ли так поступать.

С тех пор было выпущено много сериалов про бандитов и ментов, которые показываются как взаимозаменяемые. Эти сериалы становятся важной эстетической скрепой путинской России. Бандитизма в России в 1990-е было больше, чем в 2000-е годы. Но фильмов и сериалов про бандитизм при Путине стало многократно больше.

Второе — мощная ностальгия по СССР. Ремейки советских фильмов в гигантских количествах, начиная с популярнейшей «Иронии судьбы». В СССР не было традиции выпускать фильмы к Новому году. Она сформировалась уже при Путине: елки, смутное предчувствие счастья, стандартный набор на столе (оливье, мандарины) и одни и те же песни в телевизоре (ностальгия, советское детство). На этих чувствах основаны и все ремейки.

Третье — мощная концентрация на истории, ее переписывании, на создании ее правильной версии. Начиная с фильма Владимира Хотиненко «1612» (2007), который намеренно делался к 4 ноября, Дню народного единства. Победа над поляками — праздник, придуманный на ксенофобской идее освобождения русских людей от оккупации. За переписывание истории берется Первый канал: один из самых дорогостоящих российских фильмов «Викинг» (2016), новые версии декабристского мифа, истории Колчака, крещения Руси… Одновременно около Кремля ставится памятник тому же князю Владимиру. Случайно, но Владимира-Крестителя зовут как и Путина, Владимиром. Совершенно случайно.

Со временем одержимость историей, прошлым становится все сильнее. Уменьшается интерес к будущему, к научной фантастике. Образа будущего нет, а образ прошлого куется ежедневно и очень всех интересует. Большой успех выпал на долю фильмов про войну, они стали «главной скрепой». Например, «Сталинград» Федора Бондарчука (2013). Были и неудачи — народ не пошел на дорогостоящую «Брестскую крепость» (2010) и «Утомленных солнцем-2» (2010). Позже снимали уже только военные блокбастеры типа «Т-34» (2018): нужны были фильмы про войну и победу.

В 2010-х годах в Голливуде была выпущена целая серия фильмов про космос. «Гравитация» (2013), «Интерстеллар» (2014), Марсианин (2015) получили «Оскаров» и снискали коммерческий успех. В качестве ответа на них в путинской России снимают «Время первых» (2017) и другие фильмы о космосе. Они вписались в ряд фильмов о нашем славном прошлом, которое заменило будущее. Кино воспевало брежневский застой как эпоху стабильности, как лучшее время, на которое надо ориентироваться.

Комедии этого времени продвигали ксенофобию и сексизм. Юмор в кино стал абсолютно аполитичным со времен разгрома «Кукол» на НТВ. И интеллигентный «Квартет И», и Comedy Club старались не смеяться над тем, над чем опасно смеяться. Даже программа «Вечерний Ургант» на Первом канале, где я долгие годы работал, критиковала власть и была более зубастой, чем снимавшиеся в то время комедии, где, как максимум, можно было высмеять выдуманного мэра или олигарха.

Еще одна интересная страница — фильмы-катастрофы, начиная с «Метро» (2013). Это канал для выражения фрустрации, страха от терактов, от взрывов жилых домов и т.д. На этих тревогах и страхах поднялся Путин, но снимать об этом кино было нельзя. Поэтому снимали о катастрофах, от которых нас спасали Данила Козловский, Сергей Пускепалис и другие хорошие люди. Фильмы-катастрофы стали способом проговаривания того, о чем нельзя было говорить.

В разгар войны пошла новая волна кино: сказки. Реальность оказалась такой, что ее уже ни в какой форме нельзя было отражать на экране. Поэтому Россия стала страной сказок, начиная с невероятного успеха «Чебурашки» (2022), который собрал 22 млн зрителей, став самым кассовым российским фильмом. Это очень много. Фильм эксплуатирует ностальгию по советскому детству, рассказывая, что мы все хорошие, что зла в мире нет, что любое зло — всего лишь случайное недопонимание.

На недавнем Венецианском фестивале демонстрировали канадский фильм «Русские на войне» Анастасии Трофимовой. Там показаны контрактники. У одного из них майка с Чебурашкой и написано: Чья Russia? Это патриотическая футболка, а не высмеивание пропаганды! Миролюбивый Чебурашка салал главным блокбастером времен войны, символом «СВО». На фронте популярны нашивки «Отчебурашим!» — то есть убьем врагов на войне.

Эти наборы идей и скреп отчетливо присутствуют в кино. Каждый из них — паттерн, который развивается в нескольких суперпопулярных фильмах. Это большое культурное явление, которое отражается в кинематографе и в политической жизни. Другие популярные фильмы укладываются в те же паттерны.

– А были ли в это время хорошие русские фильмы, которые несли другие ценности? И дают ли российские режиссеры кинематографическое переосмысление войны?

Хороших фильмов всегда было довольно много, но они никогда не были сильно популярными, а аудитория блокбастеров была огромной. «Притяжение» (2017) Бондарчука — это анти-ксенофобской фильм. Но уже следующий его фильм «Вторжение» (2019) с теми же персонажами — идеологически совершенно иной. У Бондарчука была антитоталитарная картина «Обитаемый остров» (2008). Антитоталитарных фильмов было много, но это все авторское фестивальное кино, аудитория которого была небольшой. Мы можем любить эти фильмы как зрители, но социологически их смотрела незначительная величина людей.

Сейчас в России дикая цензура. А самоцензура еще сильнее: скажешь что-то не то, и твоему фильму без объяснения причин не выдадут прокатное удостоверение. В результате фильм, на который потрачено несколько миллионов долларов, просто не выйдет в прокат. А за пределами России его никто показывать не будет.

– Но можно уехать из России и снять фильм в другой стране.

А на чьи деньги? Режиссеры, решившие осудить войну и уехать из России, должны встроиться в западную индустрию или замолчать. Нужно суметь снять фильм на другом языке на деньги продюсеров, которые должны знать твое имя. Это крайне сложно. И даже на такие фильмы очень сложно найти дистрибьюторов. Это серьезнейшая проблема.

Андрей Звягинцев, обладатель главного приза Венецианского фестиваля, двукратный номинант на «Оскар», хочет, живя в Европе, снять фильм на русском языке. А как это сделать? Должен появиться кто-то, кто даст много денег и не будет хотеть получить их обратно. Кто этот человек и зачем это ему? Европейцы фильм на русском не поймут. А русский, у которого много денег, не будет тратить их на фильм Звягинцева. Это под силу только Институту развития Интернета, но у него Звягинцев не возьмет. Так что уехавшие кинематографисты в очень трудном положении.

Выбор простой: ты либо замолкаешь, уехав, либо остаешься в России и берешь деньги там, где их дают, то есть у государства.

— Представим себе, что война закончилась, с путинским режимом что-то произошло, кинематограф начинает возрождаться. Есть ему что наследовать из последних 30 лет, или надо будет начинать с нуля?

Конечно, есть. В последние 20 лет, после «Ночного дозора», в российском кинематографе началась эпоха блокбастеров больших бюджетов. В кинематограф потекли большие деньги, в нем работает очень много профессиональных, талантливых людей. Индустриально в России кинематограф очень сильный. А содержательно — это кинематограф замалчиваемых и не рассказанных историй. Россия — очень увлекательная страна. В мире мало стран интереснее. Но все интересные истории про Россию кинематографом не рассказаны.

Нет судебной драмы про процесс Pussy Riot, нет фильма о процессе Ходорковского. А где уморительная комедия о карьере Маргариты Симоньян или Владимира Соловьева? Где триллер о деле «Сети» или военная драма о призывниках, отправленных на чеченскую или нынешнюю войну, которые пытаются оттуда сбежать? Где конспирологические триллеры в духе американского телесериала «Родина» о том, как ФСБшники взрывали жилые дома? Где драмы, комедии и сериалы об участниках протестных движений, о молодых блогерах?

На этом материале можно придумать даже не десятки, а сотни увлекательных сценариев. И только россиянин способен рассказать эти истории. Но к ним даже пальцем никто не притронулся. Так что все впереди.