Размышления у порога цифрового колхоза

Московской регион — один из первых четырёх, где Max вводят приказным порядком; далее практика будет перенесена на остальную территорию России. 

Пользователи, как ожидается, смогут заверять в мессенджере документы электронными подписями, использовать приложение для подтверждения личности, возраста, прав на льготы и образования, для получения госуслуг. В мессенджер также собираются переместить все «образовательные сервисы и чаты, используемые в настоящее время учебными заведениями всех уровней». 

Между тем эксперты предупреждают, что по своим свойствам новый госмессенджер напоминает агрессивную шпионскую программу, внедряющуюся в гаджет пользователя. 

Когда-то цифровизация означала движение к прогрессу, встраивание в глобальный мир. Теперь начался обратный процесс: самых бесправных (учащихся и бюджетников) загоняют в цифровой колхоз. 

Нашему поколению, 1970-х годов рождения, повезло: на наших глазах происходило лавинообразное освобождение от всех форм государственного контроля. Интернет, а затем соцсети казались высшим достижением этой свободы. Но, как говорится, слишком хорошо долго не бывает. То, что должно было освободить раз и навсегда от всевидящего ока государства, теперь становится средством закабаления. 

Введение госмессенжера должно вытолкнуть с российского рынка неподконтрольные WhatsApp и Telegram.

Самых бесправных — учащихся и бюджетников — загоняют в цифровой колхоз

Очередное покушение на свободу слова — в данном случае, частной переписки, — не вызвало в России паники. И даже этому отсутствию паники не принято удивляться: все к тому шло.

Как ни странно, недавняя пандемийная мифология про «вживление чипов» и «излучение вышек 5G» работает сейчас на Кремль, и массовый человек размышляет примерно так: «За нами давно следят через сети — не те, так эти, какая разница». 

«Какая разница» — это такое мотто усталого антипрогрессизма, массового катастрофического сознания.

«Будет только хуже»: все ужесточения воспринимаются как должное, поскольку все равно «деваться некуда». 

Что делать в этой ситуации мыслящим? Несколько исторических параллелей нужно держать в голове, чтобы не впадать в отчаяние. Нынешний цифровой контроль (устроенный по аналогии с китайским WeChat, объединяющим блогеров, онлайн-магазины и госуслуги — который в свое время, говорят, привел Путина в восхищение) имеет, как и прежде, две задачи. Тактическую (разоблачать предателей и несогласных) и стратегическую — информировать об общественных настроениях, о том, что возмущает или радует население и т.д. 

В сущности, российское государство и в 19-м, и в 20-м веках занималось тем же. На другом, конечно, техническом уровне, но с той же тотальностью, задействовав множество средств и людей. 

Все эти усилия не уберегли верховную власть от краха ни в 1917-м, ни в 1980-х годах. 

Охота за несогласными в России традиционно имеет характер приписок: мы уже знаем из современной практики, что спецслужбы предпочитают искать крамолу под фонарем, или разоблачать мнимых экстремистов. Отсутствие опыта свобод и наличие длительного репрессивного опыта «помогает» только в одном: мимикрия и притворство у наших людей в крови, независимо от возраста.

В советском обществе даже дети знали фразу: «это не телефонный разговор». Со временем люди научатся использовать и госмессенджер для того, чтобы вешать лапшу контролирующим органам. Начнётся взаимная игра: кто кого обманет (в духе «я знаю, что ты знаешь, что она знает»…)

Русский язык обладает богатыми возможностями для того, чтобы скрывать свои мысли, вводить в заблуждение «товарища майора» — с помощью иносказаний, намеков и троеточий.

Кстати, чтобы эти уловки разгадать, с «той стороны» нужны интеллектуалы — филологи и прочие мастера слова. А с этим, как показывает опыт последних двадцати лет, проблема. 

Кроме того, конечно, любые системы контроля в России сопровождает фактор коррупции. С этим Max в смысле верификации, говорят, все строго, но уже есть информация, что школьники за деньги сдают в аренду свои аккаунты мошенникам. Стратегически система контроля также никого ни от чего не уберегает.

В русской истории все случается «в три дня», как писал Василий Розанов. В стране, где не работают парламент и партии, то есть нет естественной репрезентации общественного мнения снизу наверх, эта функция возложена на спецслужбы. Именно они слушают, записывают и отслеживают общественные настроения, а затем докладывают начальству. Оно, в свою очередь, приносит все это в папочках главному начальнику.

В советском обществе даже дети знали фразу: «это не телефонный разговор»

Но система коррумпирована в том числе и морально; поэтому в папочки обычно кладётся то, что начальству читать приятно (яркий пример — доклады спецслужб Путину о неспособности Украины к сопротивлению перед вторжением). Власть тоталитарная слышит только то, что она хочет слышать: «все под контролем», «мышь не проскочит» — и так вплоть до очередной лавины, которая, как обычно, появится «ниоткуда». Итог — гигантский ворох бумаг или электронных прослушек, которые будут пылиться на серверах (покрываться, так сказать, цифровой пылью). 

Безусловно, нет ничего хуже и вреднее установки «система в конце концов сама себя сожрет». Подобная позиция провоцирует бездействие и апатию. Но кое о какой разъедающей тенденции все же стоит упомянуть. 

Мысленно поставим себя на место инквизиторов. Система страха сейчас сталинская, то есть иррациональная: она построена на том, что «в принципе нельзя ничего». Это удобно Кремлю, но население не может жить в таком состоянии постоянно. Где границы запрещённого и разрешённого? О чем можно спорить, а о чем нельзя? — этот вопрос рано или поздно возникнет в головах. Не может быть тотального «низзя» — должно же быть хоть какое-то «зя!», как говорилось в легендарной сценке группы «Лицедеи» 1985 года. 

Ранний Путин временами позволял «выпускать пар», устраивал такие короткие «оттепели». Но после 2022-го система запретов буквально слетела с катушек. Обратно она откатить уже не может, ибо это противоречит ее внутренней логике. Система будет только ужесточаться, будет идти до конца в одну сторону, сжимая и сжимая пружину. 

От этого знания легче не становится — сколько ещё загубленных судеб. Но в политическим смысле это действительно «легче», потому что лишает ложных надежд, тем самым радикализируя общество. 

Назад пути нет, как говорится, пан или пропал. И это почва уже для совсем других общественных настроений. 

Желание тотально контролировать слова и мысли людей в 21 веке говорит о том, что эта зараза — свобода мышления — по-прежнему пугает власть. Соответственно, цена свободного размышления повышается. Неподцензурное слово опять стоит дорого и становится дефицитом. Свободная информация стоит усилий — и только пропаганда не стоит ничего.

Кремль, впрочем, сегодня надеется, что отыскал архимедов рычаг: он намерен отучить от соблазна свободного размышления начиная с детства — с детского сада, со школы, с помощью того же госмессенджера. Кремль таким образом бросает вызов уже самой человеческой природе, как в романах Оруэлла или Хаксли.

Осуществима эта утопия или все-таки нет? — один из ключевых вопросов 21-го века, и в этом состязании каждый из нас способен поучаствовать не только в качестве наблюдателя.