Слово как преступление. Что означают репрессии против писателей Акунина и Быкова 

На рубеже 1960–1970-х годов в советской массовой культуре происходит важный сдвиг. Это было равнозначно закреплению новой идеологической нормы. На экраны один за другим выходят фильмы («Адъютант его превосходительства», «Белое солнце пустыни», «Неуловимые мстители»), которые не только героизируют красных, но и усложняют образы их противников, белых. 

«Портупеи», белые офицеры на экране отныне, по выражению Леонида Парфёнова, — не сорняки, вырванные с корнем, а заблудшие колоски русского поля. В то время впервые стало можно произносить слово Россия без приставки «советская», отмечает Парфёнов в своём «Намедни».

В этих героико-революционных фильмах с удивительной частотой повторяются слова «интеллигент, интеллигенция». Герои-интеллигенты в них должны разрешать внутренний конфликт ввиду своего сложного отношения к советской власти. В революционных сагах, которые сложно заподозрить в крамоле, этот сюжет становится нормой: офицер или служащий из «бывших», интеллигент, который не до конца понимает советскую власть, но всё же служит ей верой и правдой.

В телефильме «Рождённые революцией» (1974) и в трогательном «Квартете Гварнери» (1978) интеллигентность музыкантов искупает их идейную отсталость. К началу 1980-х массовая культура даёт слово уже и откровенным врагам советской власти. Например, в телефильме «20 декабря» (1982), посвящённом созданию ВЧК, эсер Савинков говорит генералу Корнилову: «Вам нужны интеллигенты, не примкнувшие к большевикам. Вам нужны умы, которые дали бы русскому народу белую идею взамен красной». 

Вопрос о «месте интеллигента в боевом строю» присутствует даже в знаменитых «17 мгновениях», где представлены два классических интеллигента, формально немецких, но на самом деле вполне узнаваемых «наших»: пастор Шлаг и профессор Плейшнер. Многие из этих произведений создавались по инициативе КГБ (вспомним хотя бы «ТАСС уполномочен заявить», 1984). 

Почему, откуда вдруг возник сюжет «спецслужбы и интеллигенция», который повторяется в советской культуре в 1970–80-е почти с фрейдистской навязчивостью? 

Очевидно, в это время политбюро и силовой аппарат чем дальше, тем больше беспокоил вопрос «как быть с интеллигенцией?» Заметим: не с диссидентами, которых было немного, а именно с интеллигенцией в целом. Власть чувствовала, что взрастила на свою голову «отряд миллионопалый», по Маяковскому, и он стремительно превращается в «социально-чуждых». 

Это становится понятно уже после вторжения в Чехословакию в 1968-м. Интеллигенция уже не верила в советскую власть, но её нельзя было массово отправить в ГУЛАГ или расстрелять. И это становилось проблемой.

Политбюро и силовой аппарат чем дальше, тем больше беспокоил вопрос «как быть с интеллигенцией»

С интеллигенцией в те времена принято было «работать», то есть пытаться её как-то убедить, перетащить на свою сторону, хотя бы нейтрализовать. Вот откуда эта «интеллигентская линия» в советском чекистском кино.

Путин, начавший в 1975 году свою карьеру в КГБ, мог видеть, что кино и прочие варианты агитации «не работают», и госбезопасность фактически оказываются бессильна в борьбе против не только инако-, но и просто мыслящих. Однако к началу его правления, в 2000-х, проблема с интеллигенцией, казалось, гениально решилась сама собой ввиду изменения экономических отношений.

Интеллигенцию, сильно потрёпанную переменами, теперь можно было купить — причем не слишком дорого, за копейки. Под эти нужды была реанимирована прежняя громоздкая инфраструктура культуры — библиотеки, музеи и театры; взята под полный госприсмотр сфера кино, самого массового из искусств.

С частными деньгами в культуре было чуть сложнее. К 2011–12 годам и далее, после 2014-го, Кремль убедился, что часть культурной элиты оказалась в состоянии зарабатывать сама. Вдобавок, что самое неприятное, у неё опять появились какие-то принципы, идеалы и ценности, которые, страшно сказать, важнее денег. Но, в сущности, этот процент вольномыслия был сравнительно невелик, даже ничтожен. И с отдельными «принципалами» тоже можно было «работать»: шантажировать, ограничивать заработки, чуть запугивать и так далее. 

Вся эта «работа с интеллигенцией» вяло тянулась аж до февраля 2022-го, когда было принято принципиальное решение, отменяющее весь опыт последних 60 примерно лет. После этого работать с инакомыслящими уже было не нужно, это стало пустой тратой сил и времени. Их нужно изгонять, сажать, ну или вот сажать заочно — чтобы точно не могли вернуться.

В примечательном произведении нового времени — сериале «Комитет» (он фактически о юности Путина, один из актеров даже внешне похож на него) герой-чекист «работает» с таким вот интеллигентом — писателем-диссидентом. Поначалу чекист пытается его переубедить, но потом понимает, что это бесполезно: «Таких как он, уже не исправить».

Это важный сигнал нового времени: нынешняя власть, в отличие от позднесоветской, больше не пытается переагитировать, переманить интеллигента на свою сторону. Интеллигент в её представлении — идейный враг, уже без экивоков. 

Массовое кино при Путине говорило об этом, в сущности, все последние 20–25 лет. Если в 20-м веке было принято «бороться за умы», то теперь в Китае, Иране и России «неправильно мыслящих» либо запирают, либо изгоняют. Поскольку, полагают режимы, никакой реальной силы или опасности эта прослойка уже не представляет.

Нынешняя власть, в отличие от позднесоветской, больше не пытается переманить интеллигента на свою сторону

Советская власть, помнится, всё допытывалась: что тот или иной художник «имел в виду» в своих произведениях. Теперь это никому не нужно: режим просто оценивает слова и образы в количестве лет тюрьмы. Для власти всё очень упростилось. С другой стороны, у новых «прокажённых» тоже не остается никаких иллюзий, никого серого поля для компромиссов. Теперь они вынуждены рассматривать режим как прямую физическую угрозу для себя.

С помощью репрессий, как против Акунина и Быкова, режим формирует новую прослойку антагонистов, не оставляя им выбора, как в любимой Путиным истории про загнанную крысу.

Возможно, в этом и состоит ошибка новых диктаторов. Они недооценивают противника. И на новом историческом витке, который обязательно наступит, эта недооценка может оказаться фатальной. «Никакой интеллигенции не осталось» — этот тезис с какой-то самоуничижительной бравадой повторяют сегодня, вслед за чекистами и сами интеллигенты. 

Но интеллигентность — это не приставка к социальному или имущественному статусу, она не зависит от происхождения или национальности, это в первую очередь этика человека, основанная на универсальных гуманистических принципах, а не на выгоде. 

В революционных сагах 1970-х эта мысль, как ни странно, вполне очевидно прослеживалась. Сопротивляться злу с помощью слова или хотя бы не сотрудничать со злом — один из вариантов интеллигентского поведения сегодня. Власть по-прежнему относится к словам всерьёз и приравнивает их к преступлению. А значит она по-прежнему боится их, как бы ни пыталась убедить в обратном.