Бенджамин Натанс
историк
Спектр проблем, которые политики считают вопросами безопасности страны, не дан раз и навсегда. Он меняется со временем и от страны к стране. Что именно будет рассматриваться как угроза или вызов для территориальной, военной, экономической, продовольственной, финансовой, климатической и прочих видов безопасности, пытаются определить политики. Если им удается убедить общество в своем выборе, оно начинает относиться к той или иной политической проблеме как к вопросу выживания.
Переход обычных политических проблем в разряд «опасных», «экзистенциальных» вызовов и угроз исследует теория секьюритизации (от. англ secure — безопасный, защищенный, надежный). Ее разработали датский политолог Оле Вевер и англичанин Барри Бузан в конце 1990-х годов. Когда какая-то проблема секьюритизируется, она начинает восприниматься как вопрос безопасности. Ее приоритетность сильно повышается, и она переходит в область, где нужны срочные действия и чрезвычайные меры.
К примеру, политики, демографы, экономисты, социологи могут долго спорить о плюсах и минусах иммиграции. Но если она признана угрозой национальной безопасности, речь идет уже о срочных действиях: укреплении границ, высылке нелегалов, организации проверок и т. п. Теория секьюритизации активно развивается в политической науке и исследовании международных отношений.
В демократических странах причисление тех или иных вопросов к проблемам безопасности решает политическая дискуссия. Она может быть долгой и сложной — например, в США республиканцы и демократы уже несколько лет спорят о нелегальной иммиграции. В последнее время это приводит к параличу всей политической системы (при этом проблема иммиграции не решается).
В авторитарных режимах признание какой-то проблемы вопросом безопасности может вести к тому, что она начинает решаться в обход обычных правовых норм и демократических процедур, по механизму ЧС. Так происходит и в экстремальном случае — например, когда страна столкнулась с нападением врага. Проблема секьюритизируется, и многие стороны жизни общества управляются не обычными правовыми и демократическими институтами, а чрезвычайными мерами.
Секьюритизация — любимый прием авторитарных режимов. С ее помощью они нейтрализуют существующие в обществе демократические и правовые ограничители. Многие авторитарные режимы возникали как временный способ разрешить ту или иную чрезвычайную ситуацию. Но затем чрезвычайный режим сохранялся надолго.
С развитием медиа и соцсетей возникли новые возможности манипулирования секьюритизацией. Это делается через нагнетание страхов в обществе. При этом меры, предпринимаемые под предлогом борьбы с угрозой, совершенно не обязательно ведут к решению проблемы и устранению причин страха. В экстремальном случае формируется устойчивый самовоспроизводящийся механизм, который постоянно поддерживает страхи и ищет (а иногда формирует) новые угрозы. Политикам это нравится: под задачу борьбы с угрозами они получают больше власти и полномочий.
Рассмотрим ситуацию в России с точки зрения этой теории. С начала 2000-х годов секьюритизация стала механизмом «нейтрализации» демократических и правовых институтов во всех сферах политической, социальной, экономической и культурной жизни страны. А в последние годы — «самораскручивающимся» маховиком разрушения вообще всех «нормальных» институтов.
В 1999–2008 годах ключевой проблемой, определившей динамику секьюритизации, стали Вторая Чеченская война и борьба с международным терроризмом. Война, начавшаяся в 1999 году, политически была связана с передачей власти от Ельцина к Путину. Именно благодаря борьбе с терроризмом (вспомним адресованные боевикам Шамиля Басаева высказывания типа «мочить террористов в сортире») Путин стал популярным. Теракты в России (включая взрывы жилых домов в Москве в сентябре 1999) стали ключевым предлогом для войны.
Нельзя исключать, что ключевые события, которые привели к войне, были результатом провокации российских спецслужб. Но в любом случае, именно теракты запустили первый цикл секьюритизации, который привел к уничтожению сложившихся в 1990-е годы слабых и неустойчивых элементов демократии. Терроризм и в дальнейшем остался для российских властей фетишем — именно поэтому в список террористов и экстремистов попала даже ФБК Алексея Навального.
Четверть века назад российские власти обвинили в терактах чеченских сепаратистов. Теракты вызвали в обществе волну страха и негодования. Потребовались чрезвычайные меры для обеспечения безопасность россиян. Начатая в ответ на теракты война в Чечне была названа «антитеррористической операцией». Сформированная борьбой с терроризмом популярность Путина была конвертирована в победу «Единства» на парламентских выборах в декабре 1999 года, ельцинское «я ухожу» и триумфальную победу Путина, официально ставшего преемником, на президентских выборах весной 2000 года.
Одной из ключевых проблем нового президента была относительная самостоятельность регионов. Их законодательство далеко не всегда соответствовало федеральному. Многие регионы пытались проводить самостоятельную политику — экономическую, национальную, даже международную. Они контролировали силовиков и суды на местах. Региональные элиты во главе с мэром Москвы Лужковым и президентом Татарстана Шаймиевым не были ни демократами, ни либералами, но проводили во многих отношениях независимую политику и обеспечивали наличие множественности источников власти. В своих регионах они выстраивали централизованные авторитарные системы, но не давали создать такую же систему во всей стране в целом.
Чеченская война стала предлогом для выстраивания централизованного контроля над регионами и создания сильного федерального центра. Кроме угрозы терроризма, большую роль здесь сыграла многократно преувеличенная угроза распада России, которую должен был предотвратить новый сильный президент. Для контроля над губернаторами в 2000 году были созданы федеральные округа, которыми руководили назначаемые президентом чиновники. Победу над губернаторами закрепило слияние в 2001 году избирательных блоков «Единство» и «Отечество — Вся Россия» в «Единую Россию» как партию власти, доминировавшую в парламенте.
Под предлогом наличия серьезных угроз безопасности страны в 1999–2001 годах было организовано массовое внедрение силовиков, прежде всего выходцев из КГБ-ФСБ, в систему центральной власти. Это позволило секьюритизировать систему управления (подчинить ее работу отражению угроз) и централизовать ее. Начала формироваться система, которую Ривера назвал «милитократией», а Солдатов и Бороган — «Новым дворянством».
Теракт во время мюзикла «Норд-Ост» (октябрь 2002) привел к дополнительным шагам по централизации власти. После теракта в Беслане в 2004 году. Путин перешел от выборов к назначению глав субъектов РФ. Этот шаг обосновывался борьбой с терроризмом, но отношения к нему не имел. Уже к концу первого путинского срока авторитарная вертикаль власти фактически уже была выстроена.
Важным компонентом в ней была пропаганда. В 1999 году контролируемое государством и приближенными к нему олигархами (Борис Березовский) телевидение включило на полную мощность механизм пропаганды. Ее ключевой идеей стали угрозы безопасности и секьюритизация. В апреле 2001 утратил независимость и перешел под контроль госструктур канал НТВ. После этого все российское телевидение фактически оказалось под контролем государства. Информационная политика стала определяться президентской администрацией. Установление госконтроля над телевидением обосновывалось целями обеспечения национальной безопасности и поддержания политической стабильности.
После взятия под контроль губернаторов и популярных медиа единственным влиятельным независимым элементом в российской политике оставались олигархи, особенно нефтяные. Доходы от экспорта углеводородов в 2000-е годы стали расти, и контроль за добычей углеводородов, обеспечивающий страну валютой, стал вопросом экономической безопасности. Секьюритизации в этой сфере была связана задачей укрепления контроля государства над стратегическими ресурсами и уменьшения в ней роли иностранцев. Контроль государства за ключевыми экономическими ресурсами страны должен был обеспечить национальную безопасность и политическую стабильность.
Начавшееся в 2003 году дело ЮКОСа и последовавший передел собственности в нефтегазовой отрасли, ВПК и других отраслях привел к установлению прямого или косвенного государственного контроля над ключевыми отраслями экономики России. Это обосновывалось обеспечением экономической безопасности.
Уничтожение политического влияния олигархов должно было восстановить законность, социальную стабильность, усилить единство страны. Контроль государства над ресурсами стал использоваться как механизм внешнеполитического влияния в Европе и как способ восстановления имперской зоны влияния на постсоветском пространстве. Экономическое развитие не было для Путина самоцелью. Скорее, оно рассматривалось как средство решения внутри- и внешнеполитических задач с целью обеспечения государственной безопасности. Управление экономикой было секьюритизировано.
Секьюритизация тогда была не только целью, не только образом мысли Путина и его окружения, но и предлогом для действий — сознательно используемым манипуляционным инструментом. Так, преследование Михаила Ходорковского проходило под флагом борьбы с коррупцией, обеспечения законности и безопасности экономического пространства.
В первой половине 2000-х годов действовали два фактора, благоприятствовавшие укреплению в России авторитаризма при помощи механизмов секьюритизации. Первый — высокие мировые цены на нефть. Они обеспечили приток доходов, ослабили социальное напряжение и создали иллюзию экономического благополучия. Второй — то, что в это время в США под влиянием теракта 9/11 и войны в Афганистане тоже вовсю разворачивался процесс секьюритизации. Неудивительно, что Путин и Буш-младший легко нашли общий язык. В результате Путин мог проводить секьюритизацию ключевых сфер политической, экономической и информационной сфер жизни страны, одновременно позиционируя себя как союзника Запада в борьбе с международным терроризмом.
Все стало меняться после вторжения США в Ирак в 2003 году, которое Москва не поддержала, после Революции роз в Грузии (тоже 2003) и Оранжевой революции в Украине (2003–2004). Отношения России и США начали портиться: российское руководство восприняло события в Грузии и Украине как попытки установить западное доминирование в российской зоне интересов. Путин опасался и того, что Запад хочет «прибрать к рукам» российские ресурсы. На эту же почву легли старые страхи по поводу расширения НАТО, в том числе за счет Грузии и Украины; давление, направленное на вывод российских войск из конфликтных зон в Грузии и Молдове; беспокойство относительно размещения в Европе американских систем ПРО, которое нейтрализует российский ракетный потенциал.
Все это стало ключевым моментом нового этапа секьюритизации. Постепенно на первое место в нем стали выдвигаться антизападные идеи. Здесь наметились два ключевых направления.
Во-первых, при помощи президента Казахстана Назарбаева Путин начал новый этап постсоветской интеграции — евразийский. Это было апелляцией к фантомным болям части жителей постсоветских стран, не смирившихся с распадом советской империи. Секьюритизации этого проекта помогла организация ОДКБ: она использовалась для борьбы с международным терроризмом в Центральной Азии и на границе с Афганистаном. Консервативно настроенные экономисты вроде Глазьева (он был советником Путина по экономике) пытались еще больше секьюритизировать постсоветскую интеграцию. Они говорили, что надвигается глобальная экономическая нестабильность, и контроль над постсоветским пространством поможет России выжить и создать автаркическую экономику. Они мыслили экономическую интеграцию как механизм сохранения имперской зоны влияния и предотвращения западного влияния на постсоветское пространство.
Во-вторых, рост силы Китая, Индии и других незападных игроков подтолкнул Кремль к мысли, что эпоха доминирования США начинает подходить к концу. Параллельно стал работать еще один механизм, когда авторитарные режимы сближаются друг с другом, чтобы не только обеспечить внешнеполитические национальные интересы в области безопасности, но и помогать друг другу поддерживать авторитарный политический режим внутри. Этот механизм стал складываться в отношениях Москвы и Пекина. При этом происходит секьюритизация внутренней и внешней политики, связанная с противостоянием западному влиянию, которое представляется как «подрывное».
Переходными были 2008–2012 годы. Президентство Медведева характеризовалось осторожными попытками либеральных реформ и ослаблением влияния силовиков. Улучшились отношения России и США — это было связано с «перезагрузкой» Обамы.
Происходившие тогда же события предопределили последующую экстремальную секьюритизацию всех сторон жизни в России. Кремль полагал, что существуют параллели между бархатными революциями, арабской весной и попыткой «белоленточной революции» в России, которой он очень боялся. Источником этих событий российские власти, отказывавшиеся признавать их спонтанными проявлениями народных настроений, считали западные спецслужбы.
Российско-грузинская война 2008 года стала вооруженным конфликтом, который задал очертания будущей войны в Украине. При Медведеве была усилена суперпрезидентская система, увеличены сроки пребывания президента у власти. Мировой экономический кризис привел к прекращению роста российской экономики.
После возвращения Путина на пост президента начался новый этап секьюритизации. Казалось, в Россию пришла или вот-вот придет «цветная революция», и эту угрозу надо было пресечь на корню. Правительство, видевшее для себя все больше угроз, занялось обеспечением политической стабильности и укреплением авторитарного контроля над всеми сферами жизни. Политическая оппозиция и сами либерально-демократические институты были секьюритизированы — поняты как потенциальные угрозы национальной безопасности.
После 2012 года стало возникать новое ядро поддержки Путина вместо существовавшего ранее путинского «центризма». Началось постепенное введение традиционных ценностей, консервативной идеологии в качестве государственной. В этом тоже есть элемент секьюритизации. Запад как враг стал трактоваться как носитель «нетрадиционных ценностей». Поэтому его влияние стало восприниматься как угроза политической и социальной стабильности.
Внешняя политика тоже стала все больше проникаться антизападничеством. Теперь она сводится к борьбе с угрозой западного доминирования в современном мире. Участие России в войне в Сирии (с 2015 года), хотя и делалось под предлогом борьбы с ИГИЛ, на деле было направлено не на возобновление международной антитеррористической коалиции, а на помощь режиму Асада — одного из российских союзников на Ближнем Востоке.
Под лозунгами обеспечения безопасности произошел переход к открытому авторитаризму. Теперь он не связан никакими условностями, нормами приличия, правовыми прикрытиями. На примере поправок в Конституцию (2020) обнаружилось, что любые нормы права можно менять так, как вздумается. Социальная политика тоже больше не выступает ограничителем: несмотря на широкое недовольство пенсионной реформой, в 2019 году Путин провел непопулярные меры в этой сфере.
С 2014 года телевидение в виде различных политических ток-шоу окончательно превратилось в грандиозную машину нагнетания паранойи, поиска врагов, распространения страхов, теорий заговоров и агрессии.
Пандемия COVID-19 привела к появлению новых форм контроля над населением с применением современных технологий. Одновременно она породила угрозу ослабления режима, связанную с эрозией нового консервативного ядра поддержки Путина, недовольного карантинными мерами.
Третий, самый радикальный этап секьюритизации начался в 2022 году с масштабным расширением, казалось бы, «замороженного» конфликта с Украиной. Российское руководство дало много объяснений того, почему оно начало новый виток конфликта с Украиной. Многие из них не вполне логично стыкуются друг с другом. Но все они построены в логике секьюритизации: Россия защищает от угроз население востока Украины, защищается от расширения НАТО, «украинского фашизма» и т.д.
Путин неоднократно описывал свои шаги в конфликте с Западом и Украиной как «вынужденные». На самом деле они были вынуждены тем, что само российское руководство выбрало путь тотальной секьюритизации политических проблем, и дальше уже не могло свернуть с этой колеи.
После начала полномасштабной войны был дан старт мобилизации российской экономики и общества. Началась тотальная идеологизация в духе той же экстремальной секьюритизации. Практически все теперь в России мыслится как потенциальная угроза госбезопасности — от «голых вечеринок» до сноса ветхого жилья.
Чем больше принимается чрезвычайных мер, тем больше страхов в обществе. Государство тотальной безопасности парадоксальным образом превратилось в государство тотальной небезопасности. Любые действия власти превращаются в спецоперации, которые не считаются ни с какими институтами. Последние тотально разрушены.
Постоянные смерти политических противников действующей российской власти, репрессивное законодательство, многочисленные уголовные сроки противникам войны и диктатуры привели к распространению страха на все слои общества.
Итак, Россия при Путине прошла три последовательных цикла секьюритизации. Первый (с начала 2000-х годов) шел под лозунгом борьбы с терроризмом и распадом России. Он сопровождался нейтрализацией демократических и правовых институтов, сформировавшихся в стране в 1990-е годы. Второй этап (с 2012 года) проводился в связи с угрозами «цветных революций». Он сопровождался окончательным становлением авторитарного государства и формированием «маховика» дальнейшей секьюритизации. Третий этап (с 2022 года) идет под лозунгом защиты России от Украины и Запада.
Он сопровождается тотальным разрушением институтов, идеологизацией и секьюритизацией всех сфер жизни. Местами она напоминает образцы тоталитаризма (как левого, советского, так и правого). Стремление защитить свою власть от угроз, выданное за стремление защитить от угроз страну, сделало возможным диктатуру и войну, последствия которых еще долго придется преодолевать обществу.
В сокращенном виде текст опубликован в издании «Важные истории».