Российское и европейское рабство: тогда и сейчас

Весной 2023 года Госдума принимала закон о введении электронных повесток для призыва в армию. Тогда в России, как и во время мобилизации осенью 2022 года, шутили: власть снова вводит крепостное право. Однако шутка оказалась реальностью. 

Раньше, в эпоху империи, вырваться из «оков крепостничества» можно было, только «подавшись в бега», поскольку границы были закрыты. Теперь получившие повестку, также ограничены в гражданских правах, и легально уехать не смогут. Им остается только бегство. Русское крепостное право — удивительно устойчивый институт. Сейчас оно вводится в России уже в третий раз.

Рабство тогда и сейчас

Крепостное состояние «по-русски» — это фактически рабство. В этом его принципиальное отличие от европейского крепостного права. Это запрет распоряжаться своей личностью, собственностью, определять для себя род занятий и место жительства, запрет на свободное передвижение по стране и выезд за границу. Русский крестьянин имперского периода не мог легально покинуть родину. Он и из родной деревни не мог отлучиться без разрешения владельца.

Вырваться из этих оков можно было только бегством. Беглецов искали, им создавали невыносимые условия жизни. Наказывали и тех, кто принимал беглых крестьян.

Удариться в бега — так поступило и множество россиян весной 2022 года, когда началась война, и осенью 2022 года, когда была объявлена мобилизация.  

Сегодняшние беглецы испытывали те же чувства, что и русские крестьяне, массово бежавшие во второй половине XVIII столетии «за литовский рубеж», к «польским вольностям». И те, и другие уходили от рекрутского набора (сегодня — мобилизации), от извечной и тяжкой российской неволи, от давящего ощущения несвободы, от абсолютной зависимости от чужой воли, жестокой и бессмысленной.

И тогда, и сейчас в любой момент могли «забрить лоб» — мобилизовать. Или «отправить на каторгу» (сейчас — в тюрьму, в колонию) за любое слово или действие. Если повезет, можно, конечно, выжить и на каторге, и на войне. Получить «пайку» (условный кусок хлеба) — для раба уже и это счастье.

Особенность российского крепостного рабства — невероятная живучесть. Система несвободы по-русски существует более трех столетий, и в наши дни возрождается в очередной раз.

Для общества это крайне печально, а для исследователя проблемы национальной несвободы — невероятное везение. Сейчас мы можем изучать процесс порабощения человека в его развитии. Буквально на наших глазах в России XXI века формируется новое крепостное право. Его суть — не крестьяне в лаптях, поротые на конюшне, и не помещики у самовара на усадебной веранде. Суть крепостного права по-русски — полная зависимость личности от государства. Это основа. Все остальное — частности.

Потребительские привычки россиян и их образ жизни далеко ушли от привычек трехсотлетней давности. Но главная черта этой системы рабства осталась неизменной: все, что делает человек, сама его жизнь, его свобода находятся в полной зависимости от государства. Вернее, от тех, кто узурпировал власть и представляет собой государство.

Буквально на наших глазах в России XXI века формируется новое крепостное право

В любой момент, бедный или богатый человек, безвестный или знаменитый, может быть возвышен до невероятных высот, обласкан и осчастливлен, или, наоборот, низвергнут в ничто, превращен в ничтожество, в «лагерную пыль», как говорил Берия, сам расстрелянный без суда и следствия в подвалах Лубянки. Узурпаторы государственной власти находятся фактически в том же положении несвободы и постоянной угрозы своей безопасности, как и те, кого они поработили.

Пережиток феодализма?

Проблема личной и коллективной, общественной несвободы — самая основная, принципиальная черта всей отечественной истории. Российские историки больше двух столетий пытаются соотнести российское рабство с другими видами человеческой несвободы, известными в прошлом.

Получается у них это натужно и неубедительно. В имперский период историки пытались выдать крепостное рабство за идеальную и оригинальную русскую систему социального равновесия. Граф Уваров, министр народного просвещения эпохи Николая I, так и писал (по-французски, поскольку русским он владел значительно хуже): «Крепостное право вполне наше, самобытное». То есть крепостничеством следовало гордиться, как традиционной общественной «скрепой», сказали бы сейчас.

Официальная синодская церковь, сама потерявшая свободу перед лицом государства, проповедовала, что крепостное рабство установлено Богом, и роптать на него, а тем более восставать — то же, что восставать против Бога.

Совершенно в этом же духе председатель Конституционного суд Валерий Зорькин нашел в крепостном праве основу российского общества: «При всех издержках крепостничества именно оно было главной скрепой, удерживающей внутреннее единство нации. Не случайно же крестьяне, по свидетельству историков, говорили своим бывшим господам после реформы: „Мы были ваши, а вы — наши“». Отмена крепостного права породила бунты, которые «размывали державные скрепы и угрожали существованию устойчивой государственности», сокрушается Зорькин.

Советские историки-марксисты игнорировали тот факт, что русское крепостничество в пору расцвета было самым настоящим государственным рабством. Они боялись назвать вещи своими именами и стремились доказать, что российское крепостничество — результат естественной эволюции классового общества, что оно похоже на европейское крепостное право, что это социальный институт феодализма.

Это неправда. Русское крепостное право не имеет практически никакого отношения к системе классического европейского феодализма. Это совершенно оригинальный национальный продукт, как и второе крепостное право эпохи СССР, получившее шутливое наименование «вкпб», совпадающее с названием партии большевиков: «второе крепостное право большевиков».

Сложившаяся в России начиная с конца XVII века система личной несвободы была совершенно уникальной. Она вобрала в себя черты разных форм рабства и зависимости, известных за историю человечества. Однако она не похожа ни на одну из них. В системе несвободы не действует закон. Здесь действует только произвол, насилие и беззаконие. Как же сформировалась эта система, и почему она оказалась такой живучей?

Рабство в античности и начале нашей эры

Официальная историография именует русское крепостничество «крепостным правом» и сравнивает его с крепостным правом Европы. Критики крепостничества всегда именовали его «рабством». Нередко можно встретить и определение современного состояния российского народа как «рабского». Но и «крепостное право» и «рабство» в разные времена и в разных странах имели свои особенности. Чтобы лучше понимать, что представляет собой «российское крепостное право», необходимо, в самых общих чертах, припомнить особенности основных форм личной зависимости, существовавших в истории человечества.

Первая из них — «классическое» рабство Древнего мира. Изначально раб был «вещью» своего господина, он не имел никаких гражданских или человеческих прав. Господин имел полное право распоряжаться жизнью рабов по своему усмотрению — продавать, дарить, обременять неограниченной работой, наказывать и казнить.

Раб был обязан господам абсолютным послушанием. Любое имущество, принадлежавшее рабу, считалось собственностью его господина. Раб не имел права заключать сделки, его свидетельство за редкими исключениями не принималось в суде. Семья раба была полной собственностью господина, он мог разлучать ее членов, продавая по отдельности детей или их родителей.

Как частная собственность своего владельца, раб не имел никакого отношения к государству, не был военнообязанным и не платил налогов.

Фактически рабы были на положении домашних животных. Первоначально их состав почти полностью формировался из числа военнопленных или захваченных иным способом людей — например, в результате пиратских нападений или грабительских рейдов на чужие территории. Большинство рабов древности — это чужеземцы. 

Русское крепостное право — это совершенно оригинальный национальный продукт, как и второе крепостное право эпохи СССР

Ксенофобия в древности была распространена еще сильнее, чем сейчас. Человек из другой страны, носитель другого языка казался «не вполне человеком». Это способствовало укреплению рабства как социального института.

Со временем институт рабства серьезно трансформировался. С ним произошли изменения, которые принесли ряд отличий от классического рабства, каким его знал античный мир.

Уже в первые века нашей эры положение рабов в обществе стало намного менее бесправным, менее ущемленным, чем раньше. Верховным собственником имущества своих рабов остается по-прежнему их господин. Но рабы получают возможность от своего имени совершать хозяйственные сделки, приобретать имущество, дарить и завещать его. Семья раба признается обществом как человеческий нерасторжимый союз. Законодательство все более часто и определенно запрещает при продаже дробить семьи рабов, продавать детей и родителей отдельно. Появляются законодательные ограничения на распоряжение жизнью рабов: их убийство признается преступлением.

Эти перемены произошли в I–V веков н. э. Положение русских крепостных периода Российской империи было более бесправным и тяжелым, чем положение римских рабов начала I тысячелетия.

Положение разных групп населения зависело не только от их формального статуса, но и от рода занятий, и от географии. Раб, помещенный господином для возделывания земли, обладал большей свободой, чем его собрат, обслуживавший городскую усадьбу хозяина. Отличались по правоспособности рабы, жившие на территории первых варварских государств и — в Риме и Константинополе.

В европейских варварских королевствах, возникших на руинах Западной Римской империи, происходил симбиоз мягкого патриархального рабства германцев (оно было сходно с рабством древних славян, горцев и других народов) и юридически прописанной системы рабства в Римской империи. Постепенно в Европе происходил процесс превращения полурабов античного времени в лично свободное «крепостное» крестьянство средневековья.

Несвободное и полусвободное население Западной Европы и Римского Средиземноморья отличается в это время большим разнообразием и неоднородностью. Отличия сохранятся и в следующие столетия (например, между положением крестьянства Северной и Западной Европы, с одной стороны, и Центральной и Восточной Европы — с другой). Но одновременно происходит и постепенное сближение друг с другом разных категорий, которые превратятся в феодально-зависимое крестьянство Европы.

Зависимые крестьяне

Положение рабов особенно важно с точки зрения сопоставления с состоянием русских крепостных. Но сами рабы составляли незначительную категорию зависимого населения поздней античности и раннего средневековья. Большинство состояло из лично свободных или полусвободных людей, имевших ряд юридических и экономических ограничений своей свободы.

Так, в поздней Римской империи и Византии зависимых крестьян называли «колонами». Это «рабы земли», как правило, — потомки свободных общинников, наследственные «арендаторы» земли частного владельца. Они не были личной собственностью владельца земли, будучи обязаны ему только рядом платежей и налогов. Объем этих платежей был строго ограничен обычаем и законом, запрещавшим владельцу земли увеличивать налоги. В случае насилия или злоупотреблений со стороны землевладельца колон имел право обращаться в суд и защищать свои интересы.

Колоны обладали рядом юридических прав. Они могли свободно приобретать на свое имя и отчуждать собственность, включая недвижимость. Их личная и семейная жизнь, заключение брака не контролировались собственником земли, на которой они работали и жили. Их земельный участок, при условии выполнения повинностей и уплаты податей, был навечно закреплен за колонами, и собственник земли не имел права их прогнать по своему желанию.

Колон мог вчинять иски в суде и быть ответчиком. Продажа колона без земли, тем более с разделением его семьи, была исключена. Мог быть продан только земельный участок, который обрабатывал колон, вместе с самим земледельцем и его семьей. Однако колон не мог по своей воле покинуть землевладельца.

Колоны подлежали воинской обязанности, это было почетной обязанностью свободного гражданина. Ошибочно было бы представлять себе колона в образе замученного работой труженика. Внутри этой категории полусвободных земледельцев существовало значительное расслоение. Зажиточные колоны обладали крупной недвижимостью, работниками и даже рабами, были заимодавцами своих формальных господ.

Именно из колонов, сливавшихся с другими категориями зависимого и полузависимого населения, формировалось будущее крестьянство значительной части Европы. И в целом процесс развивался в сторону либерализации положения земледельца (хотя в отдельных странах были и движения в противоположную сторону). 

Одинаковое крепостничество?

Проходит несколько столетий. «Крепостной» крестьянин Западной Европы в XII–XIV веков — это, как правило, самостоятельный фермер, обладающий земельным участком в 20-40 гектаров на правах пожизненной и наследуемой аренды. За право аренды он платит владельцу земли, феодалу, денежную ренту, и несет ряд отработочных повинностей. Зачастую крестьянин обрабатывает свой участок трудом зависимых от него работников. На протяжении VII–XI веков происходило расслоение сельского населения, и многие разорившиеся или обедневшие общинники, колоны, сервы-рабы и их потомки перешли в разряд наемной сельскохозяйственной рабочей силы.

Рабов как таковых, — по крайней мере, из коренного населения, — в это время в Европе уже не было. Правда, была категория почти бесправных людей — сервов. Их зависимость от господина сравнима с русским крепостничеством. Однако положение сервов было лучше — случаи их продажи без земли и с разделением семей были крайне редки. Законы постепенно смягчались, и к XIII веку права сервов были сравнимы с правами остальных земледельцев. При этом сервов было намного меньше, чем других категорий земледельцев.

Земледельческий ландшафт Западной Европы XIII столетия — это, как правило, отдельные фермерские хозяйства, более или менее крупные, расположенные на определенном расстоянии друг от друга. Это и близко непохоже на сельскохозяйственный ландшафт крепостной России XVIII–XIX веков, испещренный множеством бедных сел и деревень, со скученными маленькими участками. Качество жизни в этих крепостных деревнях соответствовало их названиям и хорошо выражено Николаем Некрасовым:

«Семь временнообязанных, // Подтянутой губернии, // Уезда Терпигорева, // Пустопорожней волости, // Из смежных деревень: // Заплатова, Дыряева, // Разутова, Знобишина, // Горелова, Неелова — // Неурожайка тож».

К XIV–XV веков в Западной Европе отменились все институты крестьянской зависимости, включая необременительную барщину. В Центральной и Восточной Европе положение было иным. Достаточно свободное крестьянство там сталкивается с ростом повинностей в пользу господ с XVI столетия. Это явление называют «вторым изданием», или «вторым крепостным правом» в Европе. В это время серьезно возрастают обязанности крестьян перед землевладельцами.

В Польше барщина возрастает с одного дня в неделю в начале XVI века до 3-5 в конце XVII века Российские историки часто ссылаются на это, чтобы доказать, что русские крестьяне находились примерно в том же положении, что и восточноевропейские. Эти попытки не имеют под собой серьезных оснований. Во-первых, причины усиления крепостной зависимости в Восточной Европе были экономическими, а в России — сугубо политическими, вопреки экономической выгоде. Во-вторых, даже в самом суровом виде положение крепостного польского или венгерского крестьянина XVII века не идет ни в какое сравнение с положением русского крепостного XVIII–XIX веков.

Причины усиления крепостной зависимости в России сугубо политические, вопреки экономической выгоде

Да, в Польше крестьянин в конце XVII столетия мог отрабатывать и пятидневную барщину. Но это случалось редко. Условия эксплуатации серьезно отличались в разных областях Речи Посполитой — в зависимости от природы и исторических обычаев. И сама барщина была отменена в Польше в начале XVIII века и заменена денежным налогом.

В то время в России рабство только расцветало.

Самые тяжкие времена польских крестьян продолжались около 70 лет. Средний крестьянский надел в Польше составлял 10-15 гектаров, а в России — 3-5 гектаров. Уровень жизни польского крестьянина и состояние хозяйства тоже было заметно выше, чем российского.

Со своего маленького участка русский крестьянин XIX столетия платил государственные налоги и подушную подать, исполнял всевозможные государственные повинности, платил оброк помещику, отрабатывал барщину, доходившую до 7 дней в неделю. Он подлежал рекрутскому набору в армию, мог быть в любой момент продан своим помещиком другому отдельно без семьи, сослан на каторгу, проигран в карты или запорот насмерть кнутом. Он был полностью и абсолютно бесправен.

Закон и произвол

Условия жизни крестьян, их обязанности и широта прав весьма значительно отличались от региона к региону, от эпохи к эпохе. Крепостные порядки в Польше и Венгрии были намного более тяжелыми, чем в западных странах. Даже положение восточногерманских крестьян было хуже, уровень жизни — ниже, а перечень обязанностей — намного шире, чем у крестьян в Западной Германии.

Но повсюду в Европе, за редкими исключениями, в основе крепостных порядков лежал закон. Все взаимные повинности и обязанности крестьян и владельцев земли регулируются законодательно. Каждое увеличение барщины в Польше, хотя бы на один день, утверждалось законодательно — сеймом. Отношения абсолютно прозрачны и предсказуемы. Иногда закон дополняет местный обычай. Здесь нет места личному произволу владельца.

Закон лежит в основе института рабства и в эпоху античности, и в Новое время, когда развивается рабовладение в Америке. Это жестокий и бесчеловечный, но закон. Меняются обстоятельства, меняются и законы, но они продолжают формировать общество и удерживать его в рамках предсказуемости и прозрачности.

В России было, к сожалению, не так. Принципиальным отличием русского крепостничества от множества других форм несвободы в других странах была юридическая неопределенность взаимоотношений господ и зависимых крестьян. Эта неопределенность неизбежно приводила к произволу.

В Европе социальные отношения постепенно становились более либеральными, но русский крепостной крестьянин был исключен из этого процесса. Он был ввергнут в полное бесправие, сравнимое с положением рабов античности.