Вожди когда-нибудь кончатся, или что мешает России стать нормальной страной? 

Тем не менее Шлейфер и Трейсман настаивали: Россия — нормальная страна, она развивается, как любые другие капиталистические страны, несмотря на элементы авторитаризма. Прежде всего они имели в виду рынок, который к тому времени более или менее устоялся и многое определял в политике и в жизни людей. В логике авторов, рынок служил гарантией того, что страна останется на траектории «нормального» развития.

Еще через 10 лет, в 2014-м, у тех же исследователей вышла статья в Foreign Affairs про нормальность Восточной Европы. Россию к тому моменту они уже считали не вполне нормальной. В сущности, это было признанием, что они немного ошиблись. Еще через 10 лет, в 2024-м, никакой статьи от Шлейфера и Трейсмана не последовало, иначе бы им пришлось констатировать, что Россия стала ненормальной страной. Причем настолько ненормальной, что с точки зрения частной жизни даже брежневское время кажется более предпочтительным как более предсказуемое, с меньшим хаосом и рисками для населения.

Страна сейчас ненормальная — это ее базовая характеристика. Политический режим уже не вполне авторитарный, но еще не стал полностью тоталитарным. Возможно, время классических тоталитарных режимов прошло. Почему так получилось? Анализ этого важен для того, чтобы понять, как мы будем выходить из этого состояния.

В свое время Надежда Мандельштам вспоминала фразу Осипа Мандельштама: «Если бы граждане договорились построить Ренессанс, то вышло бы не Возрождение, а в лучшем случае кафе или ресторан „Ренессанс“». В постсоветский, в постъельцинский период мы тоже видели попытку построить Ренессанс. А получилось капиталистическое кафе с клиентами-потребителями.

Они прекрасно себя чувствовали и думали, что демократия им совершенно не нужна. Ведь это всего лишь пафосные слова, а жизнь течет своим чередом, и все нормально: можно на выходные слетать на выставку в Вену, в Москве лучшие премьеры идут одновременно с мировыми, здесь лучшие банковские сервисы и т.д. Зачем демократия, если и так все хорошо?

Ренессанс не построили, зато одноименное кафе продолжает работать. Похуже, чем в предыдущие годы, но заполняется людьми, у которых все еще есть деньги. Поставщики у кафе есть.

Россия сейчас страна ненормальная — это ее базовая характеристика

Я думаю, что многие люди, которые пережидают сейчас, приспосабливаясь к нынешней ситуации, рассчитывают на возвращение в условный январь 2022 года.

Едва ли за последние три года они осознали, что все дело в отсутствии ротации власти и в том, что гуманистические ценности, права и свободы человека и гражданина не приняты как «свои» существенной частью населения, которая могла бы определять политический характер режима.

Поэтому скорее всего после путинизма или при его угасании люди будут хотеть возвращения к прежней потребительской норме, что предполагает открытость Западу. Это потребует некоторых политических перемен, но, вероятно, не столь масштабных, как мечтает российская оппозиция. Таков первый сценарий постпутинских преобразований. Второй сценарий намного хуже, он предполагает фашизацию и хаотизацию.

Испанский транзит

Некий субсценарий первого, сравнительно оптимистического, варианта выхода из путинизма — «испанский» путь. Это история сравнительно спокойного, гладкого, предсказуемого транзита. Абсолютные аналогии здесь невозможны: в испанском варианте почву для мягкого транзита подготовил сам Франко. Очень сомнительно, что так же поведет себя Путин, не говоря уже о том, что мы не испанцы, да и Хуана Карлоса у нас нет.

Испанский транзит к демократии оказался мягким и в силу личных качеств короля и элиты, которые проявили высокую ответственность. Смешение элит с контрэлитами прошло в Испании сравнительно безболезненно. Адольфо Суарес, первый премьер после Франко, был фалангистом, что не помешало ему двигать страну в сторону нормализации и демократии. А Мануэль Фрага, очень близкий Франко человек, долгое время служивший при нем министром туризма и информации, в постфранкистской Испании возглавлял Галисию, родной регион Франко. Это к вопросу о сохранении элит или их преемственности в «испанском» сценарии.

Еще один пример относительно безболезненной демократизации — Португалия, где нормализация прошла в два прыжка. Сначала после Салазара, утратившего к концу правления разум, был Марселу Каэтану. Затем португальцам все равно пришлось сделать «революцию гвоздик», чтобы по-настоящему уйти от авторитарно-тоталитарного правления.

Можно вспомнить и другие примеры: в Германии Ганс Глобке, настоящий нацист, был в ФРГ статс-секретарем канцелярии Аденауэра. Курт Георг Кизингер, канцлер Германии в 1966–1969 гг., тоже был человеком с нацистским прошлым, членом партии. Это не помешало ему неплохо справиться с ролью канцлера после Эрхарда, до Вилли Брандта.

Смешение элит и контрэлит случается при мягкой демократизации. Возможно, это произойдет и в постпутинской России.

Конечно, можно высказать миллион возражений по поводу такого сценария. Контрэлиты могут не простить нынешним элитам того, что они сделали. Ведь предстоит вернуться к нормальности не из января 2022 года, а из будущего времени, после всего произошедшего. «Не забудем, не простим» — таким может быть лейтмотив контрэлит. Но будучи реалистами, мы должны предположить, что какое-то смешение разных групп произойдет и в России.

Кто-то из старых элит, переобувшись в воздухе, объяснив и оправдавшись, что он изнутри сопротивлялся режиму, вполне может стать транзитным премьером, а кто-то — министром. Региональный политический и управленческий класс — вообще отдельная история. Но точно очень многие будут подстраиваться под новые политические обстоятельства, внезапно обнаружив в себе демократические устремления.

Смешение элит и контрэлит случается при мягкой демократизации. Возможно, это произойдет и в постпутинской России

В этой ситуации будет очень важна фигура лидера транзита. Кто возьмет на себя эту роль? Будет ли этот человек из старой элиты или из контрэлиты? Александр I еще до 1825 года, когда ему говорили, что пора делать реформы, грустно вздыхал: «Некем взять» — людей нет, реформаторов нет. Но реформаторы, и об этом свидетельствует история, возникают из любых сфер, в том числе из консервативных слоев. Среди тех, кто готовил Великие реформы, отмену крепостничества, были люди из разных идеологических лагерей — западники, славянофилы, весьма далекие от либерализма. Это не помешало им попытаться нормализовать тогдашнюю Россию.

В России после Путина тоже появятся профессионалы, которых можно будет рекрутировать для демократизации. Многие из нынешней элиты станут действовать в логике Танкреди Фальконери из «Леопарда» (в фильме Висконти его играет Ален Делон). Будучи выходцем из княжеской семьи, Фальконери присоединился к отрядам Гарибальди, понимая, что за ними будущее, и что для того, чтобы для его круга людей все осталось как прежде, надо возглавить процесс перемен, процесс нормализации.

Таких адаптантов может найтись много и в рядах нынешней элиты. Им придется доказывать, что они способны к идеологической перестройке сознания, и даже в темные времена старались либерализовать режим. Может быть, у них получится. Как говорилось в старом советском анекдоте: «Назвали мальчика Изяслав. Когда надо — он Изя, а когда надо — Слава». Сейчас — скорее «Слава», а потом, когда все поменяется, скажут, что всю жизнь были «Изями», и в переходный период их можно использовать, а не подвергать люстрации.

Третья десталинизация

Ядром нормализации, до осуществления любой позитивной программы, станет отказ от путинизма. В некотором смысле это будет третья десталинизация страны: одна была при Хрущеве, вторая при Горбачеве. Но при Ельцине ее не завершили. Тогда казалось, что мы ушли от того, что Лев Гудков называет «возвратным тоталитаризмом». Но он на то и возвратный, чтобы вернуться.

Здесь не надо недооценивать слово «Сталин» — оно имеет значение. Сейчас в России ужесточение режима идет по пути ресталинизации: уничтожение памятных знаков, табличек «Последнего адреса», опорочивание памяти репрессированных. Во многом путинская идеология — это историческая политика. Поэтому столь важной сейчас становится ресталинизация — идеологическая, в образовании, в сознании людей. Импульсом для будущей нормализации станет десталинизация, которая и для Хрущева была главной реформой — все остальное вытекало из нее.

Будут ли тогда какие-то, по перестроечному выражению Александра Яковлева, «сигнальные ракеты», которые бы указали обществу направление перемен? И подхватит ли оно эти сигналы? При Хрущеве такими символами стало слово «оттепель» от Ильи Эренбурга и «Один день Ивана Денисовича» Александра Солженицына. Во время перестройки эту роль сыграли «Покаяние» Тенгиза Абуладзе и «Дети Арбата» Анатолия Рыбакова. Тогда стало ясно, что мы отказываемся от прошлого и идем дальше, но сначала проводим десталинизацию, демонтаж политических и культурных наслоений прошлых эпох.

В России будущего тоже нужно будет прежде всего демонтировать эти наслоения. Это и есть позитивная программа для возможного смешанного правительства элит и контрэлит. И это придется признать. Может быть, не сразу и не в такой форме, но либерализация почти с неизбежностью должна начаться сразу после ухода Путина.

Это будет огромная пахота. Только демонтаж репрессивного антиконституционного законодательства — гигантская в техническом и управленческом отношении работа.

Кто будет ее проводить? В 1955 году реабилитацией занимались те же прокуроры, которые сажали при Сталине. Без «реабилитанса» не будет ренессанса. Нужно будет освобождать политических заключенных, число которых к тому времени вырастет. Это акция масштаба 1950-х годов. Нужна будет реформа армии, реформа школы, ее избавление от единых учебников, которые еще не до конца тоталитаризировали среднее образование, реформа науки, реформа социальной системы и пенсий, новая волна разгосударствления собственности.

Если мы отбросим иллюзии и наши представления об идеале, я не могу исключить, что условные Клишас и Крашенинников будут готовы все развернуть назад, как недавно они меняли Конституцию. Будут нужны профессионалы — и они, профессиональные юристы, могут предложить свои услуги. Конечно, нужны моральные ограничения, и такого рода персонажи могли бы попасть под воображаемую люстрацию. Но давайте пытаться рассматривать разные варианты, не только идеальные.

Ждуны и воскрешение городского класса

В элитах периода нормализации будет много людей, которых в Испании называли апертуристами. Это люди, которые хотели бы открыть Испанию миру. Наши апертуристы сейчас очень тайные, но они где-то есть и, возможно, строят планы. А может, наоборот, боятся, что режим закончится, и им надо будет как-то выживать. Тогда они решают, что лучше пока поддерживать режим, раз уж обнаружили себя в подводной лодке, из которой нет выхода.

В 1955 году реабилитацией занимались те же прокуроры, которые сажали при Сталине

Еще одну похожую категорию я бы назвал «аттантистами» («les attentistes», франц. attendre — ждать). Русский аналог этого понятия — ждуны, которые есть и в народной массе, и в элите.

Как население страны воспримет возвращение к модернизации? Все наши разговоры о коллективной вине и ответственности будут прерогативой людей думающих — большинство населения вряд ли окажется всерьез вовлечено в эти процессы. Поэтому мы вряд ли увидим ремейк перестройки. Равнодушное при всех режимах большинство может остаться антимодернизационным. Оно не будет разделять гуманистические ценности, но новые правила игры примет.

Перемены начинаются сверху, и большинство, глухо ворча, послушно примет и нормализацию, и демократию: «Пришел начальник, сказал — будем делать, как сказано».

Это относится и к чиновничеству: ему скажут строить демократию — будет строить демократию, скажут строить фашизм — будет строить фашизм.

Сейчас чиновничество молчит, работает, адаптировалось, успокоилось: «Повлиять ни на что нельзя — значит, будем просто служить».

Большинство в обществе останется апатичным, пассивным, равнодушным, готовым выполнить приказ любого правительства и адаптироваться к любым обстоятельствам. Найдутся меньшинства, которые будут агрессивно против нормализации, и меньшинства, которые будут «за».

Можно ли надеяться на городское сословие, на средний класс? Пока эта надежда не оправдалась. Как в цитате из Мандельштама, строили общество граждан, а построили общество потребителей. Кто-то из них стал гражданином. Болотная площадь 2011–2012 годов, казалось, подтвердила теорию модернизации, предложенную Липсетом. Люди стали потребителями в капиталистическом смысле, средним классом, а затем им понадобился люксовый товар: демократия. Они вышли на улицы.

В тот момент мог произойти перелом — превращение потребителя в гражданина и движение от мягкого авторитаризма к нормальному демократическому обществу и государству. Но вместо этого ускорилось реверсивное движение. Городской класс осознал свою неудачу и какое-то время сопротивлялся, но его стали давить, уничтожив его политическую составляющую. Последние протесты были в 2021 году, затем они стали технически и физически невозможны.

Возможно, в благоприятных условиях в будущем городской класс может как феникс восстать из пепла и помимо экономических требований заявить политические, потребовав гарантий, что возвращения к сталинизму и путинизму не будет. Это возможное развитие событий, но чем оно может быть поддержано — некой партией? Или правительством, которое снова станет «единственным европейцем»? Через это мы уже проходили, авторитарная модернизация не сработала.

Нормализация — это долгий и тяжелый процесс выхода из чудовищно тяжелого состояния нации, из «помраченного сознания». Возможно, нацию, глубоко погрузившуюся в пассивное послушание, будет очень трудно вывести из него.

А может быть, наоборот, все произойдет, как в Германии, где буквально на следующий день, как писала Ханна Арендт, не оказалось никаких нацистов. То же самое большинство сообщило, что всегда ждало, когда же этот режим рухнет, и было его противником. Так, Клаус Манн в книге «На повороте» описывает, как в 1945–1946 годах все в Германии начинают искать у себя еврейских бабушек, чтобы самооправдаться перед новыми властями.

В «Оттепели» Эренбурга один из персонажей говорит: «Выпрямились люди». Получив тогда импульс, люди стали думать самостоятельно. В перестройку тоже, получив импульс сверху, общество сильно опередило государство в своем саморазвитии и самоосвобождении. Такое не повторяется и вряд ли повторится: никакой новой перестройки не будет. Процесс выхода из ситуации, в которой мы оказались, будет более тяжелым, чем перестроечный.

Возможна ли реализация утопии, о которой говорили в медведевское время: создание коалиции за модернизацию? Увы, она быстро приспособилась к новым условиям и сникла, стоило Путину только начать закручивать гайки. Члены коалиции продолжили свое существование, адаптировавшись к политическим изменениям, а многие ее бывшие представители до сих пор работают в бизнесе и управленческом классе.

Примерно эти вопросы и станут содержанием процесса нормализации в умеренно оптимистическом сценарии. Он может не реализоваться, Россия может продолжить свой срыв в архаику или опять не дойти до конца в процессе выхода из путинизма, но мне кажется, что он все-таки возможен.