Истончение ткани терпения выразится не в протестах, оно выразится в усталости материала

В 2022 году война стала огромной неожиданностью и внутри, и вне России. Она поставила правящий класс в чрезвычайную, непривычную для него ситуацию, заставив его делать то, к чему он не приспособлен, и к чему особенно не готовился.

В 2021 году были видны некоторые признаки «национализации элит», ужесточение всего законодательства о публичной сфере — о выборах, медиа, общественных организациях. Теперь, задним числом, эти меры выглядят как подготовка к большой войне, в которой участвовали широкие круги правящего класса. Но эта логичность возникает во многом постфактум: если бы войны не случилось (а ее могло не случиться), мы бы не проводили эту прямую линию из прошлого в будущее. Если у кого-то и был такой стратегический замысел, то ни с обществом, ни с правительственными кругами он им не делился. Даже высшие руководители правительства и администрации президента не представляли себе ни масштабов вторжения, ни продолжительности войны, которая вслед за этим наступит.

И тем не менее, бюрократическая система как-то справилась с первым шоком. Ее наиболее работоспособными частями стали не силовики, которыми система максимально гордилась, с кем себя ассоциировала и на кого тратила больше всего денег, а финансово-экономические власти и гражданское чиновничество, включая региональную и муниципальную бюрократию. Финансово-экономические власти и год спустя продолжают поражать мир своей компетентностью. А региональная и муниципальная бюрократия, как и во время эпидемии COVID-19, сумела предотвратить административный коллапс, и исполнительскую дисфункцию, которая могла случиться как после начала войны, так и осенью 2022 года с объявлением мобилизации.

Спустя почти два года после начала войны мы продолжаем видеть в управлении страной законодательные и управленческие практики, которые были опробованы во время эпидемии коронавируса. Давайте суммируем, что это за практики. Дальше я буду говорить преимущественно о наблюдениях за ходом законотворческого процесса и поведением российской коллективной бюрократии, о решениях, которые принимаются и имплементируются госаппаратом. Речь пойдет большей частью о гражданской бюрократии, но я буду говорить и о бюрократии в расширенном смысле — той, которая практически управляет Россией и включает в себя силовиков.

Региональные полномочия

Первое сходство между управлением страной во время «СВО» и во время эпидемии COVID-19 — это парадоксальная федерализация, опускание ответственности с федерального центра на уровень ниже. Основная ответственность за антиковидный, антипандемический менеджмент была возложена на региональные власти: «вам там на местах виднее, как надо себя вести». Регионы получили дополнительное финансирование, но не дополнительные полномочия. Федеральная власть попыталась разыграть тут сказку о вершках и корешках: оставить себе все полномочия и забрать себе успехи (такие, как создание эффективной вакцины), а всю непосредственную работу и ответственность за возможные неудачи возложить на регионы.

В ситуации военного времени использован тот же прием: региональным властям полностью передана работа с встревоженными, недовольными гражданами.

Например, в Белгородской области губернатор общается с людьми, ездит на места обстрелов: он в регионе — единственное лицо власти, никакие федеральные чиновники там не появляются.

Именно силами региональных властей проводилась мобилизация. В своей активной фазе она продлилась меньше четырех недель, с 21 сентября по 17 октября 2022 года, и была быстро свернута. Хотя, по ощущениям, это продолжалось намного дольше. Проведение мобилизации оказалось для системы практически непосильной задачей, и после 17 октября набор людей стал осуществляться другими средствами: преимущественно рекламой и принуждением к заключению контракта с Минобороны. Эта задача была переложена на губернаторов (регионам спускали разнарядки по количеству контрактников, которых надо привлечь) и работодателей, к которым приходил зловещий KPI: сколько людей должно делегировать каждое предприятие.

Эта политика привела к интересным последствиям: мы имеем дело не столько с мобилизацией тоталитарными средствами, сколько со странной рыночной политикой покупки работников для войны.

Региональным властям полностью передана работа с встревоженными, недовольными гражданами

Богатые регионы рекламировали свои контракты в бедных регионах: например, Москва — в Рязани, Воронеж — в Ленинградской области. Это напоминает другую, не менее зловещую рекламную кампанию, когда в Киргизии набирают работников на предприятия ВПК в Татарстане, в ОЭЗ «Алабуга». В результате уровень доступной военной силы между богатыми и бедными регионами выровнялся.

Этот извращенно-рыночный метод характерен для того, как российский режим ведет войну. Он не призывает людей мобилизоваться идеей, не обращается к ним, как Сталин («братья и сестры»), а рекламирует высокооплачиваемую, хотя и рискованную работу. Это было первое сходство пандемийных и военных управленческих практик.

Либерализация правил

Второе сходство — парадоксальная либерализация правил на низовом уровне. И в пандемию, и во время войны гражданам предоставлена возможность выживать так, как они умеют.

С началом войны были приняты меры, которые разрешают параллельный импорт, ослабляют авторские и патентные права, чтобы Россия могла обходить санкции, а граждане — есть, одеваться и развлекаться, сохраняя видимость товарного изобилия за счет законного или полузаконного ввоза товаров из других стран. Правящему классу было ясно, что нельзя демонстрировать людям пустые полки и создавать у них ощущение, что потребительская модель их жизни сломана войной.

В каждом обществе есть свой набор страхов и поводов для недовольства граждан. В европейских странах такой страх — инфляция, поэтому контроль над ней становится своеобразным фетишем для местных управленцев. В России тоже не любят растущие цены, но они воспринимаются как естественные явления. Куда страшнее для России пустые полки, призрак позднесоветского бытового убожества. Власти об этом знают и успешно предотвращают эту ситуацию. В этом еще одно сходство между периодами пандемии и СВО.

Гражданская бюрократия

Третье сходство относится к практикам бюрократической рутины — это создание всевозможных координационных органов при правительстве, Госсовете и т.д., посредством которых осуществляется межведомственное взаимодействие и координация, а региональные руководители могут там делиться лучшими практиками. Во время пандемии была создана рабочая группа при Госсовете, ее возглавлял Собянин, а Москва была представлена как образец управленческих практик, которым остальные регионы должны подражать, насколько смогут себе позволить. Сейчас есть координационные органы при правительстве и под руководством премьера, которым поставлена задача наращивания производства ВПК и противодействие санкциям. Правительство и правительственная бюрократия увеличивают свою полномочность благодаря этим чрезвычайным ситуациям.

При этом мы слышим и парадоксальное высказывание недовольства премьером: он уж очень явно сторонится военной повестки. Извне России это может показаться странным: как крупные российские чиновники могут отстраняться от войны и всего, что с ней связано? Но внутри страны есть четкое разделение: одни переодеваются в камуфляж и ездят «за ленточку», а другие всячески от этого дистанцируются. Лишь на минимальном уровне подобную активность проявляют глава правительства, мэр Москвы, ряд других правительственных чиновников, некоторые губернаторы (в том числе те, которые совершенно не ассоциируются с чем-то антивоенным). Например, губернатор моей родной Тульской области почему-то не развешивает повсюду букву Z, хотя в области высока концентрация ВПК. То ли необходимости нет, то ли задания сверху.

Гражданская бюрократия, уверенная, что это она удержала страну от катастрофы, что ей режим обязан своим выживанием, ожидает, что и президент это видит, и после президентских выборов-2024 она будет вознаграждена за свою лояльность и эффективность. Технократы-управленцы пришли на военные производства, чтобы улучшить менеджмент и, упрощенно выражаясь, научить ВПК производить больше снарядов: «Военные не справлялись, а мы справляемся, помогаем президенту, и он это после выборов оценит».

Гражданам предоставлена возможность выживать так, как они умеют

Эти странноватые на посторонний взгляд ожидания описываются в тех кругах, где они обсуждаются, термином «перерассадка».

Неоправдавшиеся ожидания

Какой-то элемент wishful thinking в этом, наверное, есть. Я хорошо помню аналогичные ожидания перед выборами 2018 года: писались разные программы для очередного президентского срока и предполагалось, что после выборов у президента будут развязаны для этого руки (хотя непонятно, чем они были связаны до этого), и он сделает все те замечательные вещи, которые и раньше хотел, но всё было недосуг.

Как обычно, в этих описаниях есть какая-то доля реальности. Действительно, именно этот сектор государственной машины показал себя наиболее функциональным. Но станет ли он в связи с этим объектом каких-либо будущих благодеяний со стороны политического руководства страны? За почти два года с начала войны значимых кадровых изменений не произошло. Даже внутриэлитные репрессии приостановились.

Мы не наблюдаем больших процессов — ни антикоррупционных, ни против предателей родины и шпионов. Нет чисток в советском смысле этого термина, есть лишь относительно мелкие посадки (самые заметные — репрессии против замминистров информатизации и цифрового развития). В остальном мы видим лишь завершение начатых еще до войны процессов (дело Магомедовых, дело Арашуковых, дело Абызова). Новых явлений такого рода (например, посадок или хотя бы снятия губернаторов) мы не наблюдаем. В связи с этим и в управляющем классе, и в радикально-патриотических кругах, которым еще позволено разговаривать, растет недовольство: война должна была бы принести сто тысяч новых вакансий, но не приносит ни одной.

Не появился и карьерный лифт через новые территории. Ожидания такие были. Сергей Кириенко и его сотрудники декларировали, что теперь для того, чтобы сделать карьеру в России, нужно будет съездить на новые территории и там показать себя достойно. Мы не видим таких примеров. Есть два новых губернатора, омский и чукотский, которые действительно были буквально на три месяца вывезены (в Херсонскую и Запорожскую области, соответственно), а потом забраны обратно. Но доставшиеся им регионы никак нельзя назвать завидными. Все территории, на которые могли бы претендовать «выдвиженцы войны», заняты людьми, которых невозможно сдвинуть. Система остается собой и остается крайне консервативной.

Государственные старцы из Совета безопасности не для того начали войну, чтобы продвигать какую-то активную молодежь. Им эта молодежь ни для чего особенно не нужна.

Это вызывает определенное раздражение и спустя какое-то время будет вызывать усталость у людей, которые сейчас поддерживают свою активность этими искусственными размышлениями о том, что когда-нибудь их усилия будут замечены и вознаграждены. Время идет, никаких вознаграждений не виднеется. В период Кавказской войны Николай I для привлеч ения чиновников на службу в Кавказское наместничество ввел упрощенную практику производства — без экзаменов на чин и с сокращенной выслугой лет. Такие чиновники иронически назывались «кавказские асессоры» или «кавказские майоры». Никаких подобных «донбасских асессоров» сейчас не наблюдается.

Можно поехать на новые территории электросварщиком и заработать три оклада, но поехать туда назначенцем и триумфально вернуться в Москву министром, замминистра или губернатором нельзя: по известному советскому выражению, у генерала есть свой сын, а теперь уже и внук, да и сам генерал никуда не собирается.

Пропагандистский дискурс

Основной задачей политического режима в связи с войной является ее рутинизация для социума и для аппарата. В наиболее декларативной форме это можно было слышать в последнем послании президента Федеральном собранию. Этот текст максимально далек от риторики патриотической мобилизации. Хотя там и были произнесены дежурные слова о том, что Запад на нас напал, но он всегда на нас нападал, а мы всегда от него защищались, он никогда не перестанет стремиться погубить Россию, но Россия никогда не будет погублена Западом. Это как инь и янь, которые всегда находятся во враждебном противодействии, но выхода из этой ситуации невозможно себе представить: победа ни одной, ни другой стороны никак не визуализируются.

За почти два года с начала войны значимых кадровых изменений не произошло. Даже внутриэлитные репрессии приостановились

После этого был произнесен текст, похожий на призывы феодального князя какого-нибудь итальянского государства к своим кондотьерам: да, мы ведем войну, эта война нелегкая, но она вам выгодна, она вам понравится. Вы заработаете на этом больше, чем раньше. У бизнеса открываются новые возможности, ведь Россия не изолируется, а отворачивается от Запада, сотрудничество с которым было невыгодно. Теперь она будет сотрудничать со всем остальным миром, который готов сотрудничать с Россией, в отличие от плохого Запада. Возвращайте, господа бизнесмены, деньги с враждебного Запада: здесь у вас открываются новые возможности, вы озолотитесь.

Аналогичный призыв прозвучал в сторону правящего класса: у вас открываются новые возможности, к России присоединяются новые территории, мы будем их восстанавливать и ими управлять, будут большие проекты, денег много, — не пожалеете. Граждане — вам, в общем-то, тоже станет лучше. У вас будут социальные гарантии, более высокие зарплаты, да и воевать выгодно. Да, эта война продлится неизвестно сколько и непонятно, чем закончится, но она в ваших же интересах.

Таков был месседж. Но не стоит принимать пропагандистский месседж за описание реальности. Пропаганда, чтобы быть сколько-нибудь эффективной, должна хоть немного соприкасаться с реальностью, но она никогда не отражает ее полностью. Пропаганда искажает реальность именно в тех сегментах, которые наиболее важны. «Мы будем воевать неизвестно сколько, но в этом нет ничего страшного, это даже хорошо, вам же так будет лучше». Принимает ли управляющий класс, коллективная бюрократия эту картину мира? Мне кажется, само ожидание каких-то перемен после выборов говорит, что терпение не безгранично.

Что значит «не безгранично»? Истончение ткани терпения не выразится в протестах ни общества, ни управленческого сословия. Но оно выразится в усталости материала, в разных формах саботажа, в исчерпании противоестественного военного адреналина и мотивации работать в тех тяжелых и опасных условиях, в которых работают российские управленцы.

Все слышали про рост употребления алкоголя с февраля 2022 года. Едва ли все российское чиновничество массово сопьется до такой степени, что станет не в состоянии работать. Но это важный элемент в нашей картине мира.

Персоналистская автократия либо разрушает институты, либо искажает их, либо препятствует их созданию, и потому часто оставляет после себя в наследство хаос. 

Переживет ли персоналистское правление коллективная бюрократия с ее умеренной, но не нулевой эффективностью? Сохранится ли она как институт после Путина, который для нее и импульс действия, и источник хаоса? Будет ли в этой ситуации российская управленческая система выглядеть как курица с отрезанной головой, которая еще какое-то время бегает кругами, а потом заваливается набок? Или, наоборот, она испустит безмолвный вздох облегчения: наконец-то эти странные люди оставили нас в покое, теперь можно худо-бедно разобраться со своими делами, рационализировать наше управленческое и социальное бытие? Это очень важный для меня вопрос, но ответа на него я не знаю.