Безумная политика может разрушить даже самую устойчивую экономику

Опыт преодоления предыдущих кризисов и сложившиеся каналы коммуникации между госаппаратом и бизнесом, бюджетные стимулы, рост зарплат и инвестиций позволили российским предпринимателям пройти шок 2022–2023 годов. Однако планы Кремля по продолжению войны и начавшийся передел и национализация собственности (с движением к мобилизационной модели) грозят поколебать устойчивость экономики.

Давайте посмотрим на происходящее в российской экономике и ее перспективы не через данные статистики, а на основе оценок экономических агентов. Летом 2022 года, затем в начале 2023 и летом-осенью 2023 я сделал серию интервью (27 исходных интервью, затем 8 повторных и наконец еще 9, из них 5 повторных) с топ-менеджерами компаний и представителями бизнес-ассоциаций из разных отраслей и регионов.

Весной 2022 перспективы российской экономики оценивались весьма пессимистично, затем ожидания улучшились. В 2023 году возобновился экономический рост. Опираясь на макроэкономические данные и результаты интервью, я пытаюсь ответить на вопрос: почему санкции не сработали — по крайней мере, в тех масштабах и с теми последствиями, которые ожидались изначально? Какие факторы обусловили устойчивость российской экономики, и что будет влиять на ее дальнейшую динамику?

Нынешняя ситуация несовпадения текущей динамики и прогнозов — далеко не первая для российской экономики за последние 30 лет. Сейчас экономическая динамика выше ожиданий, но были и обратные ситуации: так, во время глобального финансового кризиса 2008–2009 годов экономический спад был намного глубже, чем можно было ожидать на основе анализа макроэкономических показателей. Обратный пример: пандемия 2020 года, когда российский ВВП упал на 2,5%, а не на 6%, как ожидалось. Это было существенно лучше, чем в Германии и в США, хотя российское правительство потратило на поддержку экономики на порядок меньше денег. Опыт пандемии повлиял на прохождение наиболее сложного периода 2022 года.

Безусловно, свою роль сыграл противоречивый дизайн международных санкций.

Наиболее чувствительные для России санкции на нефтяной экспорт были введены только в конце 2022 года. При этом совмещение разных типов санкций, ограничение на перевод средств из России и персональные санкции против крупнейших предпринимателей привели к тому, что сократился отток капитала из России. Плюс к тому, после 2014 года сократился объем привлекаемых российскими компаниями на Западе кредитов.

В результате санкции 2022 года спровоцировали большую неопределенность на мировых рынках с ростом цен на все сырьевые ресурсы, и вместо ожидавшегося падения доходов от экспорта для России в 2022 году был их значительный рост. Мне кажется, что такой эффект роста цен и российских сверхдоходов от экспорта вполне можно было предсказать.

Тем не менее помимо макроэкономических факторов экономическую динамику 2022–2023 годов, показавшую нестандартную реакцию российской экономики на внешний шок, в существенной степени объясняют факторы, связанные с опытом, ожиданиями и стимулами экономических агентов.

7 причин устойчивости

В том, что в 2022 году российская экономика достаточно успешно (с точки зрения Кремля) прошла внешний санкционный шок, свою роль сыграли четыре фактора.

Первый — это заложенная у российских предпринимателей в подсознании готовность к плохому, которая выработалась за последние 15 лет, богатых на кризисы.

Второй — это рыночное поведение большинства фирм. Вопреки сложившемуся стереотипу, что в России господствует госкапитализм (с доминированием госкомпаний и госкорпораций), экономика в основе своей является рыночной. Даже компании типа Росатома работают на конкурентных рынках и в целом эффективны. По крайней мере для части из них характерно вполне рыночное поведение.

Третий — это каналы коммуникаций между госаппаратом и бизнесом, адекватные действия бюрократии и сформировавшиеся механизмы господдержки. Это достаточно важный фактор и далее я поясню, что здесь менялось за последние годы.

Четвертый фактор — психологический. США и ЕС вводили санкции против Путина, чтобы остановить войну. Но по факту в России санкции воспринимаются как направленные против России. Поэтому многие респонденты (не сторонники войны, а обычный бизнес, который пытается существовать и функционировать) смотрят на них как на профессиональный вызов. Люди «вставали на уши», чтобы спасти свои компании, и в какой-то степени это у них получилось. При этом они, конечно, использовали навыки и компетенции, приобретенные за предшествующие 20–25 лет работы в рыночной экономике, пережившей много кризисов.

Люди «вставали на уши», чтобы спасти свои компании, и в какой-то степени это у них получилось

В 2023 году к этому добавились три новых фактора.

Первый — это так называемый «бюджетный импульс» с активным вливанием государственных денег в экономику с конца 2022 года. Прежде всего, это финансирование ВПК и выплаты мобилизованным и контрактникам, но еще это финансирование строительства инфраструктуры. В сумме это были достаточно большие деньги, которые в основном пришли в регионы. При этом больше ресурсов получили регионы, которые много лет считались депрессивными. Этот «бюджетный импульс» стал заметным фактором роста спроса.

Второй — общий рост зарплат в экономике. Дело в том, что повышение зарплат в ВПК, которое происходило на фоне дефицита рабочей силы, обусловленного длинными демографическими факторами и усиленного наймом по контракту с весны 2022 года, а затем мобилизацией 2023 года и эмиграцией, впервые за много десятилетий привело к изменению баланса сил между работниками и работодателями на рынке труда.

Несмотря на то, что уже с середины 2000-х годов руководители предприятий регулярно говорят про дефицит рабочей силы, эти жалобы не конвертировались в заметное повышение зарплат. Переговорная сила у рабочих традиционно была слабой из-за фактического отсутствия профсоюзов, а между предпринимателями сложилось неформальное соглашение об избежании ценовой конкуренции за работников — так как она вела к повышению зарплат и уменьшала среднюю прибыль для всех предприятий.

Сейчас сложилась уникальная ситуация: один из заметных секторов экономики, столкнувшись с кратным ростом объема заказов со стороны государства, пошел на резкое (в 2–2,5 раза, по словам менеджеров предприятий) повышение зарплат. Повышение зарплат в ВПК привело к тому, что предприятия сугубо гражданских отраслей оказались вынуждены поднимать зарплаты, чтобы удержать работников. Так, владелец логистического комплекса в одной из областей европейской части РФ рассказывал, что ему пришлось поднять зарплаты инженерам своих складов до 70–80 тыс. рублей — при том, что в 2021 году в этом регионе зарплата в 30–40 тыс. рублей считалась хорошей. Единственная причина этого повышения — в его городе много военных заводов, для работников этой квалификации они подняли зарплаты примерно до этого уровня, активно нанимая новых сотрудников. Если бы он не сделал этого, его работники ушли бы от него, и его бизнес бы встал, ведь других специалистов на рынке просто нет.

Повышение зарплат в ВПК заставило гражданские предприятия поднимать зарплаты, чтобы удержать работников.

Зарплаты можно долгое время не поднимать, но если их повысили, то их очень сложно опустить обратно.

В российском ВПК работает порядка 1,5 млн человек, а всего в экономике РФ около 73 млн занятых. Если эффект конкурентного повышения зарплат перекидывается на гражданский сектор, то действие этого фактора не прекратится, если в бюджете станет меньше денег, а финансирование ВПК и выплаты в адрес мобилизованных сократятся. О повышении зарплат на 20–25% в гражданском секторе в 2023 году мне говорили респонденты в самых разных регионах. В дальнейшем рост зарплат может обесценить инфляция, но в 2023 году он был самостоятельным фактором экономической динамики, формирующим спрос на рынке.

Третий новый фактор — это инвестиционная активность, которая парадоксальным образом внутри России не снижается. Этому есть специфические объяснения.

Инвестиции 

Во-первых, в ряде отраслей открылись возможности, обусловленные уходом иностранных компаний. Например, в электротехнической промышленности до войны порядка 40% рынка приходилось на европейские компании типа ABB, Siemens и Schneider Electric (в том числе примерно 25% — импорт, а 15% — российское производство дочек иностранных компаний).

Зарплаты можно долгое время не поднимать, но если их повысили, то их очень сложно опустить обратно

Компании ушли, а спрос остался.

Если в начале 2000-х годов различие по качеству между импортной и российской продукцией было фундаментальным, то за 20 лет появилось немало российских фирм, которые уступают европейским конкурентам, но не радикально. Они стали покупать активы, которые продавали уходящие европейские компании, и создавать новые производственные площадки, вкладывая в это деньги.

Изменилась и структура инвестиционных закупок. Исторически на этом рынке 80–85% оборудования закупалось в Европе. Новые производственные площадки, как правило, работали с инжиниринговыми компаниями — интеграторами, которые обеспечивали решение задачи «под ключ»: формировали заказ, закупали у разных производителей необходимое оборудование, осуществляли монтаж и наладку, давали гарантии и обеспечивали техническое обслуживание. Это было достаточно дорого, но при этом качественно. И так все работали. Однако теперь не только производители оборудования, но и инжиниринговые компании перестали работать с Россией.

В итоге российские фирмы второго эшелона, чтобы не потерять свои позиции на фоне сохранившегося спроса, оказались вынуждены брать на себя новые функции. Теперь они самостоятельно закупают оборудование у разных поставщиков, занимаются его интеграцией в технологические линии, монтажом и наладкой. И оказалось, что их инженерного персонала в целом хватает для выполнения этих новых функций. Изменился и состав закупаемого нового оборудование. Примерно половина по-прежнему приходится на импорт (но с гораздо большей долей Китая и Турции), а вторая половина — это российское оборудование. Оказалось, что на российском рынке есть машиностроительные предприятия, которые могут делать оборудование, приемлемое по качеству и производительности. Уход европейских компаний из России подтолкнул отечественные компании к освоению новых функций и новых ниш — и в целом они с этим справились.

Во-вторых, на фоне финансовых санкций предприниматели в России во многом лишились традиционных возможностей хеджирования политических рисков через вывод из страны излишков средств на банковских счетах. Сейчас сделать это стало существенно сложнее — не только из-за ограничений с российской стороны, но и в силу политики ЕС и США. При этом держать деньги на счетах тоже рискованно в силу сохраняющихся практик силового давления на бизнес. Захват предприятия, у которого нет денег на счетах, означает для рейдеров головную боль. А предприятие с большими остатками на банковских счетах становится очень привлекательным. Поэтому предприниматели стараются освободить счета через покупку активов, инвестируя эти средства.

Теперь про механизмы господдержки. Здесь интересную роль сыграли политические протесты 2011–2012 и санкции 2014 года. Протесты были вызваны манипуляциями на выборах, но все понимали, что у них есть фундаментальные причины: у городского среднего класса выросли доходы и появился запрос на другое качество государства, включая нормальное образование, здравоохранение, инфраструктуру, безопасность.

Государство всего этого не обеспечивало в силу широкой коррупции. Поэтому власть, задавив оппозицию после выступлений на Болотной площади, стала на этот запрос реагировать через усиление антикоррупционной кампании с показательными арестами губернаторов и федеральных министров. За многими из этих кейсов стояли политические причины, но подавались они как борьба с коррупцией. В целом на фоне объективного ужесточения бюджетных ограничений в Кремле возник запрос на то, чтобы чиновники обладали не только лояльностью, но и компетентностью.

Это было непросто. Мне говорили про одного губернатора, что его называют «седьмым»: шесть других кандидатов до него отказались от этой должности. Причина проста: в России (по крайней мере до войны) губернатору было очень легко попасть в тюрьму, а вот как сделать карьеру — было не очень понятно. Но все же Кириенко находил амбициозных людей, которые в этих условиях оказывались готовы ехать в регионы. Губернаторы его «призыва» в управленческом плане, как правило, были более эффективны. Это проявилось весной 2020 года, когда на фоне начавшейся пандемии COVID-19 Кремль пошел на заметную децентрализацию ответственности и полномочий. В результате губернаторы в диалоге с бизнесом смогли выработать более гибкие формы реакции на пандемию, смягчившие ее влияние на экономику.

У городского среднего класса выросли доходы и появился запрос на другое качество государства, включая нормальное образование, здравоохранение, инфраструктуру, безопасность

Еще одним фактором стали санкции 2014 года, которые показали: несмотря на декларированные с конца 2000-х годов программы импортозамещения, зависимость от импорта остается высокой — в том числе в ВПК. Следствием этого стало появление новых инструментов промышленной политики — например, таких, как Фонд развития промышленности, который предприниматели уже в 2016–2017 годах оценивали как достаточно эффективный.

Второй импульс в 2020 году дала пандемия, когда был очень сильный шок, негативные ожидания и прямой запрос от Кремля в адрес бюрократического аппарата на предмет сохранения социальной стабильности. Для этого пришлось поддерживать экономику, и чиновники были вынуждены пойти на прямые контакты с бизнесом для выработки мер поддержки экономики. Этот процесс занял два-три месяца. Соответствующие программы были запущены позже, чем в Европе, но в целом они сработали, о чем часто вспоминают менеджеры предприятий. В 2022 году буквально в первые две-три недели после начала войны были включены почти те же инструменты — но с распространением их на более широкий круг предприятий.

Коммуникация между чиновниками и бизнесом активно идет и сейчас, это помогает находить решения для новых проблем, с которыми сталкивается экономика.

Последние 15 лет были непростым опытом для российского бизнеса. Предприниматели постоянно ожидали «черных лебедей» и привыкли «ходить в касках», ожидая падения кирпичей себе на голову. С точки зрения нормальной рыночной экономики это вело к дополнительным издержкам, замедлявшим развитие. Однако в моменты внезапных шоков наличие избыточных запасов и финансовых резервов позволяло легче проходить через кризисы. Этот опыт дал российской экономике высокую устойчивость. Чиновники, управляющие экономикой, тоже постоянно сталкивались с кризисами и учились на них реагировать — через коммуникации с бизнесом.

Проводя исторические аналогии, можно сказать, что в 2010-е годы в российской экономике стали складываться институты и механизмы, напоминающие элементы «государства развития», характерного для стран Юго-Восточной Азии. Проблема, однако, в том, что эти институты и механизмы возникали в отсутствие фундаментальных факторов, на которых строилось догоняющее развитие ЮВА. Это были экономики, ориентированные на широкое привлечение импортных технологий как инструмент повышения производительности и экспорт как индикатор успеха фирм. Это позволяло отсекать от господдержки неэффективные фирмы и поддерживать эффективные  несмотря на коррупцию. 

Россия пыталась двигаться по этому пути в 2000-е и 2010-е годы (не слишком успешно), но с началом войны против Украины Кремль отсек российскую экономику от доступа и к современным технологиям, и к наиболее крупным экспортным рынкам в развитых странах. В Азии готовы с дисконтом покупать российское сырье, но продукцию российской обрабатывающей промышленности там не ждут, а у Африки на нее нет денег.

Риски растут

К этому в 2023 году добавилось еще два фактора. Во-первых, заявленный Кремлем рост военных расходов на 70% по сравнению с 2023 годом порождает риски макроэкономической дестабилизации и толкает вниз ожидания экономических агентов. Во-вторых, появляются признаки сдвига к мобилизационной модели экономики.

В 2023 году усилился риск передела собственности.

Летом 2023 года Генпрокуратура подала в суды серию исков с нестандартными формулировками про изъятие больших пакетов акций в федеральную собственность на основании того, что их владельцы своими действиями «нарушают экономический суверенитет РФ». И хотя в сентябре Владимир Путин за Восточном экономическом форуме сказал, что «никакой деприватизации не будет», дальше эта политика продолжилась. Еще в 2021 году появилась и активно продвигалась в публичном пространстве книга «Кристалл роста», авторы которой считают 1929–1955 годы самым счастливым временем советской экономики и утверждают, что сталинская модель вполне применима в современных условиях. В этой модели нынешний крупный бизнес и вся бизнес-элита не нужны. Осознание этого не может не влиять на мотивацию предпринимателей.

Иными словами: безумная политика может разрушить даже самую устойчивую экономику, опирающуюся на фирмы с большим опыт преодоления кризисов. Мне кажется, что мы движемся в эту сторону. Поэтому сейчас я бы не делал выводы из умеренно-оптимистичных прогнозов МВФ и Всемирного банка об относительной устойчивости российской экономики. Экономику можно довести до коллапса, если продолжать ту политику, на которую, судя по всему, ориентирован Кремль.