Двадцатый съезд в эмиграции

Для будущего либерального и демократического движения в России трехсерийный фильм Фонда борьбы с коррупцией «Предатели» и не утихающая вокруг него дискуссия об ошибках и преступлениях российской власти в 1990-х годах могут иметь эффект, сравнимый с докладом Никиты Хрущева, который разоблачил культ личности Сталина на ХХ съезде КПСС. Новому поколению российских политиков — поколению детей Алексея Навального, — как и «детям XX съезда», предстоит предложить свою версию демократического будущего страны и пути к более справедливому, равноправному и свободному обществу.

В глазах большинства россиян понятия «демократия» и «либерализм» сильно дискредитированы политикой Ельцина и его соратников. Эти важнейшие для демократического движения понятия необходимо отмыть и освободить от тяжелого груза, который делает их неприемлемыми в глазах россиян. Поэтому новая демократическая программа будет строиться на основе анализа ошибок предыдущих политических поколений, которые допустили установление режима личной власти на месте павшей диктатуры компартии и его постепенную медленную агрегацию в сегодняшний режим жесткого авторитаризма.

Отказ от подходов Ельцина и его окружения будет означать возвращение к основам либеральной демократии, которые и правда были в значительной степени преданы в 1990-е годы. Параллели совершенно поразительны: советские шестидесятники, к которым после краха СССР многие относились свысока, мечтали о «социализме с человеческим лицом». Их внуки будут искать пути развития капитализма без «звериного оскала».

Прямо сейчас мы присутствуем при начале трудной и болезненной смены поколений среди российских демократов.

Несекретный доклад

Сравнение сериала ФБК 2024 года со съездом партии 1956-го — это, конечно, метафора. Она позволит нам объяснить суть наблюдаемого явления с использованием широкого исторического контекста, наследниками которого мы являемся. 

Я отдаю себе отчет в том, что политические и прочие реалии первой четверти XXI века существенно отличаются от середины предыдущего столетия. Хрущев прочитал свой доклад за закрытыми дверями, а Певчих сделала фильм для многомиллионной аудитории — одно это многое говорит нам о принципиальной разнице эпох.

Однако у этих событий есть нечто общее, что делает их поворотными для истории идеологий и политической истории России. XX съезд запустил долгий процесс переосмысления идей социализма. Фильм «Предатели» может стать чем-то похожим в плане будущего идеологии либерализма и демократии в России.

Советские шестидесятники мечтали о «социализме с человеческим лицом». Их внуки будут искать пути развития капитализма без «звериного оскала»

Секретный доклад Хрущева «О культе личности Сталина» был посвящен личной ответственности умершего вождя за отход от базовых принципов строительства социализма и фактически их предательство. Фильм Певчих посвящен личной роли и ответственности Ельцина и его ближайшего окружения, — прежде всего его фаворита Валентина Юмашева, — за отказ от базовых принципов правового и демократического государства в новой России.

Критикуя Сталина, Хрущев призывал вернуться к «ленинским принципам», а не в царские времена. Точно так же и Певчих не говорит о необходимости вернуться в СССР. Она требует переосмыслить демократическое будущее России на основании базовых принципов либеральной демократии, предполагающих верховенство права, разделение властей, защиту прав меньшинств и welfare state. Ни один из этих базовых либеральных принципов даже близко не был выполнен в 1990-е.  Поэтому «демократия» в глазах народа на долгие десятилетия стала ассоциироваться с разгулом уличного криминала, народной нищетой и тотальным воровством в правящих кругах.

Как и доклад Хрущева для многих рядовых коммунистов в середине 1950-х, сериал Певчих стал глотком свежего воздуха для многих низовых сторонников демократических идей в сегодняшней России — тех, кто не знал, как была устроена власть в ельцинской России. Обсуждение ошибок и преступлений того времени в либеральной среде долгое время оставалось монополией узкого круга медиаперсон, которые сделали карьеру на государственном и олигархическом ТВ и радио в период между кампаниями по промывке мозгов «Да, да, нет, да» (1993) и «Голосуй, или проиграешь» (1996). Любое критическое высказывание в отношении тяжелых практик 1990-х в этой среде подвергалось остракизму. Долгое время они поддерживали консенсус в либеральной оппозиции: о Ельцине ничего или хорошо.

Завесу молчания давно пытаются пробить представители более молодых когорт в российской политике. Важным событием на этом пути стала книга Михаила Зыгаря «Все свободны» с разоблачением кампании по выборам Ельцина в 1996 году. Много шума в прошлом августе наделало открытое письмо Алексея Навального «Мой страх и ненависть», продолжением и кульминацией которого стал подготовленный с его участием фильм ФБК.

Запрос на переосмысление и избавление от груза прошлого давно назрел. То, что мы наблюдаем сейчас, — настоящая демократическая революция в либеральном движении России.

Теперь критика 1990-х в российском либеральном и демократическом движении окончательно легализована. Это снова позволяет провести параллели с XX съездом. Сталина активно критиковали в антикоммунистических кругах и до 1956 года. Но именно доклад Хрущева открыл возможности для внутрипартийной дискуссии и укрепил авторитет КПСС среди её сторонников. Конечно, сталинисты до сих пор составляют изрядную долю участников коммунистического движения, но сталинизм как явление в коммунистической среде давно осужден.

Критика 1990-х давно активно используется противниками либерализма и демократии в собственных интересах. Путин строит свой образ во многом на ореоле спасителя страны от «лихих 90-х». Но на самом деле его политика — порождение и прямое продолжение той эпохи. Плебисцитарный режим в России начал складываться задолго до появления Путина. Важнейшими шагами на пути к нему стали наделение Ельцина чрезвычайными полномочиями в ноябре 1991 года, ликвидация советов и принятие монархической конституции в 1993 году и организация кампании по голосованию за действующего президента в 1996-м.

В 2000 году Путин получил уже фактически оформившуюся авторитарную систему с особой ролью администрации президента, способной вмешиваться в деятельность всех ветвей власти. При Путине вертикаль власти усилилась благодаря росту влияния спецслужб, которые никуда не девались и в 1990-е, просто они до поры до времени держались относительно скромно. Путин многократно усилил режим личной власти президента, но структурные условия для него возникли именно в 1990-е.

Фильм Марии Певчих не только пробивает мощную дыру в стене молчания статусных либералов, но и кладет конец ложному противопоставлению ельцинской и путинской России. На самом деле это две половины одного целого.

Что сообщает нам сериал «Предатели»? Скандализированный среди старых либералов вводный эпизод Певчих о доме на Осенней улице в Крылатском призван показать массовому зрителю: режим Ельцина с самого начала не был движением к свободе и демократии. Это был переход от партийной диктатуры КПСС к режиму личной власти одного из её ведущих деятелей. Эпизод с перестройкой заброшенного здания министерства здравоохранения в дом для Ельцина и его приближенных показывает его отношение к стране как к своей собственности. Президент легко мог, проезжая в правительственном лимузине по Рублевскому шоссе, показать на объект, находящийся в ведомственном владении, и одним жестом сделать его своей резиденцией, поселив в нем своих соратников и фаворитов. Конечно, новоиспеченный московский царь Борис не обладал такими широкими возможностями, какие будут у его преемника. Но монархический принцип был заложен уже при нем.

В 2000 году Путин получил уже фактически оформившуюся авторитарную систему с особой ролью администрации президента

Ельцин был «добрым царем» для своего окружения из числа высшей бюрократии, для охранников, тренеров и шутов, вроде комика Задорнова. Он раздал наиболее лакомые куски государственной собственности близким к власти бизнесменам в обмен на лояльность себе. Березовский получил контроль над ОРТ накануне будущей кампании в поддержку Ельцина на выборах 1996 года, а НТВ Гусинского дали все эфирное время 4 канала — в награду за агитацию за Ельцина на тех же выборах. Залоговые аукционы тоже стали платой Кремля олигархам за полученную от них поддержку на выборах. Как признается теперь Михаил Ходорковский, он поддерживал Ельцина, поскольку был членом его команды, а относился к нему «как к царю».

Политическая лояльность фактически стала условием перехода важных промышленных активов под контроль предпринимателей. Едва ли такие приватизационные сделки были направлены на формирование слоя независимых частных собственников. Условием сохранения крупной собственности в России была и остается лояльность хозяину Кремля. Выдвинутый «семьей» преемник Ельцина лишь укрепил и усовершенствовал эту систему.

Революция Навального в либеральном и демократическом движении была начата еще при его жизни и продолжается после трагической гибели Алексея. Как любой слом старого, пусть и давно отжившего свой век, отказ от догматики поколения «свидетелей реформ 90-х» привел к неожиданному для многих, но вполне объяснимому массированному сопротивлению с их стороны. Волны хейта в отношении команды ФБК и лично Марии Певчих стилистически и риторически похожи на попытки сопротивления десталинизации со стороны сталинистов в позднем СССР.

Наследники Нины Андреевой

Один находящийся в эмиграции крупный бизнесмен сказал недавно в пространном интервью бывшему ведущему «Эха Москвы», что 1990-е годы остаются в его памяти «временем совершеннейшей весны». Казалось бы, что здесь общего с периодом сталинизма? Теперь мы знаем о нем как о времени беспросветного террора, голода и ужаса. Как можно сравнивать две столь разные эпохи?

Но если посмотреть на 1930–1940-е не в образах Солженицына и Шаламова, чей взгляд стал доступен широкой аудитории намного позже, а глазами кинозвезд Орловой и Утесова, многочисленных лауреатов сталинских премий и прочих передовиков-стахановцев, если послушать эстрадные хиты тех лет, в том числе воскрешенные в 1990-е проектом «Старые песни о главном», то ощущение весны времен «бури и натиска» первых пятилеток может затмить эпоху «большого хапка» семибанкирщины. Даром что одна из культовых сталинских кинокомедий так и называется — «Весна».

Разумеется, сталинское время не было никакой весной в истории страны. Но оно могло восприниматься так теми, кто был тогда «в обойме», радовался разрушению старого и возникновению нового мира, бурному строительству заводов и жизни в коллективе среди своих молодых и полных коммунистического энтузиазма сверстников. 

Переоценка сталинского времени началась именно во время хрущевской оттепели, когда широкодоступной стала информация о миллионах заключенных трудовых лагерей и сотнях тысяч расстрелянных в ходе советского террора, об огромных жертвах в результате массовой коллективизации. Все, что теперь могут делать убежденные сталинисты, — это пытаться занизить масштабы человеческих потерь и заслонить их «успехами» — мифом об экономическом чуде индустриализации. Дескать, Сталин «принял страну с сохой, а оставил с атомной бомбой», как писал британский историк Исаак Дойчер.

Экономический детерминизм близок и апологетам реформ 1990-х. Они же начались с пустых полок в магазинах, а закончились товарным изобилием. Путинская Россия сейчас сильна экономическим наследием Гайдара и Чубайса, ну и еще немного благодаря доставшемуся от Берии и Сталина атомному оружию.

Путин наследует этим двум «переломным эпохам» XX века. Первой это подметила «Независимая газета», на тот момент боевой листок олигарха Березовского, в самом конце ельцинского правления в декабре 1999 года. Тогдашний главный редактор Виталий Третьяков написал: «Сталинские черты я вижу в двух главных прагматиках сегодняшней России, в Чубайсе и Березовском. Естественно, в Гайдаре. Безусловно, в Путине. Очевидно — в Ельцине». Это не лишенное спекулятивности суждение демонстрирует рефлексию части путинской идеологической обслуги как одновременно преемников двух «коренных переломов» сталинской и ельцинской поры.

Другой популярный аргумент в оправдательной риторике и сталинистов, и «свидетелей 90-х» состоит в требовании «учитывать исторические реалии». Дескать, тогда время другое было. Негоже судить о 1930-х без учета «потребностей эпохи», говорили защитники Сталина в 1980–1990-е. «Нельзя сводить дело к „придворному“ аспекту или к абстрактному морализаторству со стороны лиц, далеких и от того грозового времени, и от людей, которым пришлось тогда жить и работать, да еще так работать, что и сегодня это является для нас вдохновляющим примером», — писала в своем знаменитом антиперестроечном манифесте в защиту Сталина Нина Андреева. 

Похожие стилистически и содержательно упреки бросают Марии Певчих апологеты Ельцина и «семьи»: нужно учитывать контекст, ошибки совершались, но тогда иначе было нельзя, зато какая гордость за последующие достижения российской экономики.

И сталинисты, и «свидетели 90-х» игнорируют простой факт: приговор истории всегда выносится на расстоянии десятилетий и столетий. Обычно он делается с точки зрения тех, кто выносит приговор, а не тех, кто жил в описываемые времена. История пишется не для прошлого, а для настоящего и будущего. Каждое следующее поколение имеет право на свои вопросы к чужому опыту, на свое понимание и оценки по отношению к нему. Больно, когда это делают твои дети и внуки. Но что поделаешь, если такова неизбежная плата по счетам за собственные ошибки? Впрочем, иногда в прошлом можно найти и сбывшиеся предсказания будущего.

Сталинизм наоборот

Ровно за два года до начала радикальных рыночных реформ в России британский социолог Теодор Шанин опубликовал статью с характерным названием «Западный опыт и опасность сталинизма наоборот». В ней он предупреждал об опасности сведения многообразного и противоречивого опыта стран Западной Европы к очередной догме, выстроенной по шаблонам советских и зарубежных учебников. 

Такой новой догмой, констатировал Шанин, для советского общества становится идея свободного рынка. Он предупреждал, что западный опыт богаче и шире неоконсервативной политики Тэтчер, что он включает в себя успешные примеры государственного и, что еще важнее, общественного контроля над экономикой.

Известный своими симпатиями к России социолог тогда подверг сомнению популярное в СССР эпохи перестройки представление о том, что для переустройства страны обязательно необходима некая идеальная программа, «которая стала бы окончательной и безошибочной». Он полагал, что воплощение подобной программы на практике неизбежно столкнется с необходимостью корректировки изначального плана или в очередной раз сломает общество через колено. Отсюда и угроза повторения «сталинизма наоборот», когда реформаторы догматически следуют выбранному курсу и не желают балансировать его в соответствии с интересами и чаяниями людей. «Лес рубят — щепки летят»: эта известная поговорка применима и к сталинской, и к ельцинской политике.

Новой догмой для постсоветского общества становится идея свободного рынка. Но западный опыт богаче и шире неоконсервативной политики Тэтчер

Безусловно, ставить знак равенства между двумя правителями было бы несправедливо и антиисторично. Сталин и Ельцин действовали в разных исторических условиях и приносили разные жертвы ради сохранения собственной власти. Но преемственность двух разных и во многом противостоявших друг другу эпох существует. Дело даже не в том, что и 1930-е, и 1990-е принесли России большие демографические потери. Дело в самом принципе управления страной, когда интересы, жизнь, здоровье и достоинство людей не стоили ничего по сравнению с задачами построения в одном случае социализма, а в другом — капитализма.

В обеих переломных точках отечественной истории XX века у оказавшихся у власти групп «прогрессоров» существовал свой особенный идеологический фетиш, которому они неумолимо следовали в интересах сохранения власти, не считаясь с людскими потерями. Это и есть то, что вслед за Теодором Шаниным можно назвать сущностью сталинизма со Сталиным или без него во главе. Сам способ управления страной, при котором обществу навязывается некое не подлежащее ревизии «пакетное предложение» по моментальному и коренному переустройству всей повседневной жизни, вреден и опасен в любом случае.

Ровно здесь защитники 1990-х возразят мне: тогда Россия была свободной. 

Тоталитарное государство окончательно распалось и перестало вмешиваться в жизнь людей. Те, кто сумел воспользоваться свободой, выиграли материально и морально.

Действительно, невозможно отрицать, что государство при Ельцине избавило общество от прежней всесторонней опеки. Но давайте посмотрим внимательно, какую свободу получили россияне в 1992 году. Это была свобода исключительно в негативном смысле — свобода от опеки государства, а не свобода участия в делах государства и общества.

 Государство и народ на время оказались свободными друг от друга, но десятилетие спустя государство агрегировалось снова и вернуло свое.

Задавленные массовой нищетой и необходимостью борьбы за выживание, почти все граждане на какое-то время оказались в положении нелегалов в своей собственной стране. Власть не обращала на них внимания. Она не лезла к ним в постель, но и резко сократила пакет социальной поддержки. Уже в 1994 году Кремль стал массово убивать собственных граждан в первой чеченской войне. Многие москвичи её не заметили, но это не значит, что этот факт не коснулся множества соотечественников.

Как при этом ельцинские силовики расправлялись с уличными протестами, хорошо показывает кровавая резня в октябре 1993 года. Стоит ли удивляться, что после этого массовые акции в Москве с участием 50 и более тысяч человек возобновились только в конце 2011 года, 18 лет спустя? Чтобы на улицу снова вышли массы, должно было вырасти новое поколение граждан, не боящееся жестоких разгонов ОМОНа и танковой стрельбы на городских улицах.

Хваленая свобода 1990-х при ближайшем рассмотрении выглядит далеко не безграничной и небезупречной. Свобода от прежнего тотального контроля государства для миллионов людей была сопряжена с гнетом нужды и непредсказуемости жизни. Резня в Пригородном районе Владикавказа, стрельба в Москве в октябре 1993-го и война в Чечне фактически поставили крест на будущем свободы и демократии в России. Обратный отсчет начался практически сразу после недолгой эйфории начала 1990-х.

Большая перемена

Вполне закономерно обсуждение фильма ФБК про 1990-е охватило в первую очередь представителей последних волн эмиграции из России. Бегство за рубеж, зачастую спонтанное и вынужденное в силу серьезных угроз, в значительной степени обнуляет весь предшествующий опыт человека и его взгляд на мир. Разрушается выстраивавшаяся ни одно десятилетие иерархия авторитетов и властителей дум. В условиях эмиграции их прежний социальный капитал оказался в значительной степени потерян. И тут они совершили роковую для себя ошибку.

Фильм ФБК вызвал агрессивный и не основанный на рациональных аргументах поток хейта в адрес ФБК и лично Марии Певчих. В глазах широкой аудитории он оказался скорее актом саморазоблачения и интеллектуального самоубийства. В ход пошли и состряпанные во вполне сталинском духе клеветнические анонимки про отца Певчих до прямого сквернословия. Апогеем этого стал пост про популярность идей ФБК якобы среди «черни».

Действительно, демофобия наряду с абсолютизацией роли рынка — один из столпов российской либеральной догматики 1990-х.

Обратный отсчет начался практически сразу после недолгой эйфории начала 1990-х

Если суммировать то, что говорят апологеты Ельцина своей аудитории в России и за её пределами, это звучит так: «Вы быдло, поэтому не заслуживаете ничего хорошего в своей жизни. Демократии у вас никогда не будет, но вы должны признать наши привилегии и нашу власть над вами в России. Потому что мы ваша интеллектуальная элита». 

Именно так лично я воспринимаю их риторику. Если я и утрирую, то лишь для демонстрации ее несостоятельности и неуместности в публичном пространстве. Очевидно, что подобные месседжи не делают демократические идеи более популярными среди широких общественных слоев. Российские либералы загнали самих себя в гетто, выйти из которого можно только через возвращение эмпатии к своим согражданам.

На смену представителям интеллектуального мейнстрима ельцинской и путинской поры неизбежно приходят другие люди со своим опытом и взглядом на мир. На роль авангарда этого нового движения претендует ФБК, руководство которого представлено молодыми и среднего возраста людьми из средних слоев российского общества. Их интеллектуальной базой становится новое поколение российских социальных ученых, нашедших себя в западной академии и проникнутое идеями социальной справедливости и защиты слабых. 

В отличие от процветавших в 1990-е наследников старой советской эстрадной знати, эти люди не мнят себя «элитой» и гораздо ближе к пониманию потребностей и чаяний широких народных масс. Они смотрят на своих соотечественников не как на «чернь», а как на людей, достойных жизни в равноправном и свободном обществе для всех. Это важная предпосылка для реальной и долгосрочной демократизации нашей страны.

Российской оппозиции давно пора выйти из псевдоэлитарного гетто, куда ее загнали авторитеты 1990-х, и научиться говорить со своим народом уважительным и понятным ему языком. Речь идет не о единой партии, но скорее о народном фронте — широкой коалиции демократических и левых движений, которая сможет предложить реальную альтернативу сегодняшнему беспросветному положению дел. 

Об этом стоит написать отдельно, а пока зафиксируем главный вывод — фильм ФБК спровоцировал большую перезагрузку всей системы ценностей и политических приоритетов российской оппозиции в стране и за рубежом.

Я верю, что будущее за принципами свободы, равенства и братства, которые рано или поздно окажутся начертанными на здании нового российского государства.